Отнести к окну и выпустить Отцы, которых деды пожалели, сегодня расправляются с сыновьями. О чем говорят суды над миллениалами
|
1987 год. Особист обещает дисбат, «а это куда страшней тюрьмы».
Капитан без фамилии, с суздальско-владимирскими глазами, сама Русь
васильковая, и говор у него был такой же — простой, деревенско-древний,
не оставлявший надежд. Спас меня мой комбат майор Балакирев,
ленинградец. Не знаю, что он сказал особисту, сидевшему в штабе, но все
слышали, как и что он орал, когда ворвался в караулку (гауптвахта была
при карауле N 1), слышали его виртуозный мат бархатным баритоном.
Мой комбат был потомком великого русского композитора Милия Балакирева, предводителя Могучей кучки (хорошее какое название для творческой интеллигенции!). Не помню точно, говорили ли мы с комбатом о его родне, но уже потом, спустя годы, прочитал, что Милий Алексеевич под конец жизни рехнулся: найдет клопа в постели и с ласковыми словами отнесет к окошку, отпустит того. И все мои сомнения в их родстве рассеялись. Я был тем клопом, и меня прихлопнули бы, не спросив фамилии. Комбат отнес меня к окошку.
В 1985-м, до армии, мне, второкурснику Уральского госуниверситета, грозило неминуемое отчисление — из-за жесткого конфликта сначала с проректором университета, а потом еще и с председателем профкома. Спас декан Валерий Сесюнин. Тоже, кстати, ленинградец (интересно, тогда это был почти знак качества на людях). Сесюнин давно от нас ушел, проректор же и профкомовец выбились в большие люди. А после армии, в 1988-м, не только меня спас наш тогдашний декан Борис («Боб») Лозовский: мы встали цепью перед зданием военной кафедры и не пропускали в него никого, включая офицеров.
Нас, отслуживших, хотели загнать на военку, чтобы лейтенанты, не нюхавшие пороху, вновь учили нас тянуть носочек.
Группа поддержки у Кунцевского райсуда, где вынесли приговор Егору Жукову. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Теперь эти летехи и полканы стояли перед нами. А Лозовский бился с ректоратом — за нас. Мы выиграли время: нас поддержали философы, историки, биологи. Угроза отчисления снялась. Еще раньше начал бастовать архитектурный институт, а за нами — другие вузы Свердловска. Студенческие протесты захватили Томск (он был первым), Новосибирск, Иркутск, Тарту, Ригу, Ташкент, Киев, Ленинград, Москву. Мы победили: для нас посещение «военки» сделали добровольным, и мы отрастили длинные пацифистские волосы и бороды.
То были первые массовые студенческие волнения в СССР. Вскоре такой страны не стало.
И не стало ее еще и потому, что нас тогда пожалели. В Китае в 1989-м студентов на площади Тяньаньмэнь наматывали на траки танков, а нас (сейчас-то, спустя жизнь, это очень хорошо видно и понятно) — именно что пожалели. Понимали, что выйдет эта жалость боком, и все же…
Простите за автобиографические детали, но тут без них никак: эта заметка не о политике, а о биологии и сугубо наших внутриличностных проблемах. Нет никаких поколений: что у меня, у нас может быть общего с людьми, которые сейчас отдают приказы законопатить молодежь? Но штука в том, что вот им-то, одного с нами года рождения (плюс-минус), сейчас не надо объяснять ничего, поскольку они отлично помнят все благодаря общим физическим деталям и медицинским фактам — рождения в одном воздухе, детства на одних книжках и взросления, когда менты перестали забирать в околоток за политику, за песни и танцы, за демонстрации на улицах, когда студентов вернули из казарм (в этом году, кстати, 30 лет тому постановлению Верховного Совета СССР, подписанному М.С. Горбачевым), а могли бы перемалывать и дальше, когда вывели войска из Афганистана…
Почему же они теперь — те, кого в юности не смололи в пыль, — делают совершенно другой выбор и запускают жернова?
Так вот, скажут, чтоб 90-е и не повторились.
Да, пусть у нашего поколения в итоге ничего не вышло. И можно спорить, сохранилась ли нация и народ, но остались хотя бы межличностные отношения, остались честные биографии, и мы, нынешние отцы (тогда сыновья) и деды (тогда отцы), можем смотреть друг другу в глаза и общаться. Наши отцы не подкачали. А вот с нашим поколением, видимо, проблема — мы и тогда не смогли, как сыновья, и сейчас, будучи отцами.
Каждому, вероятно, поколению кажется, что дети тождественны деградации. Что это катастрофа, а не дети, что у них другое развитие лобных долей и т.д. Всем и всегда хочется их остановить, и если не уничтожить в войнах, не сгноить в тюрьмах, то непременно перенаправить энергию юности. Был Карфаген, но собственных детей приносили в жертву, а то и использовали в сакральной трапезе, не только в нем и не только в Финикии — чуть не по всему Средиземноморью. И далее на север. Есть мифология Афин и Рима, был Гойя, расписавший 200 лет назад свою виллу и столовую в ней чудесными фресками, с одной из которых в тебя упираются дикие глаза обезумевшего человекоподобного чудовища. Это — «Сатурн, пожирающий своего сына». Но, говорят, Сатурн, он же Кронос, оскопивший серпом отца и взявший в жены сестру, усевшись на трон, заглатывал — во спасение этого трона — собственных детей целиком, не пережевывая. У Гойи тронувшийся языческий монстр рвет зубами сыновью плоть, он уже сожрал голову и правую руку, сейчас терзает руку левую.
Есть, согласитесь, нюансы в вечном сюжете. В том, как уничтожать детей.
Страх перед детьми — есть ужас перед будущим, от него не избавиться, он естественен, никто никогда не согласится безмолвно лечь навозом для детей — пусть всходят, колосятся, цветут; но бояться их можно по-разному. С разной степенью достоинства. И как результат: или слышать ироничное «Ок, бумер», или остаться наедине со льдом, со льдом беседовать, пытаться угадать, презирает ли тебя лед. Писал в «Новой» о советских фашистах, как в моей школе в Кургане в ноябре 1981-го десятиклассники подались в политику под свастикой.
Дела «Нового величия», «Сети» (организацию признали террористической и запретили в России — Ред.), БАРСа — игры в песочнице по сравнению с той историей, но каковы же были контрмеры режима? Фашистов исключили из комсомола. И все. Всем дали доучиться в школе, а кто захотел, беспрепятственно поступил учиться в вузы, в том числе педагогические. Кое-кого посадили, но намного позже и не за убеждения, а за конкретный криминал, за убийства.
Никого ни с кем не сравниваю, речь о биологических реакциях. При Сталине этих детей сгноили бы в лагерях или расстреляли. И что? Надолго он заморозил страну?
Но были декабристы. Да, вот тогда надолго. Кстати, о них. МВД, спецслужбы, судейский корпус надо обязать изучить опубликованную еще в 90-е статью «Психологическое содержание подросткового возраста» профессора Катерины Поливановой. Там наложены особенности подростничества на поведение декабристов, проанализированное Юрием Лотманом («Декабрист в повседневной жизни»): сошлось. О вступлении в тайное общество, что позволяло отличаться от пошлого человечества, увеличении роли жеста в быту, о речевой активности как главной форме действия, о «единстве стиля» и стремлении все поступки рассматривать как знаковые, непризнании ритуалов и правил света и т.д. Сходство объяснено.
Если коротко, это — романтичность; идеальность представлений молодого человека свертывает для него все многообразие мира до его соответствия идеалу.
Все действия становятся текстом, обращенным к идеалу. (См. последнее слово Егора Жукова.) Какой же это экстремизм?
К романтизму, само собой, можно относиться по-разному (он выливался и в итальянский фашизм, и в хунвейбинов, и в красных кхмеров), но если страна уже в заднице, то из нее не выбраться без молодых романтиков, без их веры и идеализма.
Пусть они для вас клопы. Ну так отнесите их к окошку. И лягте поспать, неудавшееся поколение.
Политическими резонами то, что происходит в России, уже не объяснимо. Безнадежный технологический, цивилизационный проигрыш и откалывание от мира заставляют цепляться за биологию, за всплывший доисторический лед. Последние советские смогли подняться выше рефлексов и позволили детям снести их. А нынешние российские — живут в пещерах и молятся колесу. Грета Тунберг невозможна в России, а на Западе — вполне, поэтому мы и живем по-разному, и перспективы у нас отличаются.
Но взрослые всегда проигрывают детям. Вселенная всегда за детей. И всякая отцовская крепость падет. Разве вы не чувствуете неравенства всех земных голосов в пользу новой поросли, всего их нестройного хора? Эти крики и вопли всегда чуть больше значат, поэтому к ним где-то там прислушиваются. В них, помимо непосредственных жизненных обстоятельств, что-то есть еще. Это выделенные звуки, голоса, летящие курсивом.
Мой комбат был потомком великого русского композитора Милия Балакирева, предводителя Могучей кучки (хорошее какое название для творческой интеллигенции!). Не помню точно, говорили ли мы с комбатом о его родне, но уже потом, спустя годы, прочитал, что Милий Алексеевич под конец жизни рехнулся: найдет клопа в постели и с ласковыми словами отнесет к окошку, отпустит того. И все мои сомнения в их родстве рассеялись. Я был тем клопом, и меня прихлопнули бы, не спросив фамилии. Комбат отнес меня к окошку.
В 1985-м, до армии, мне, второкурснику Уральского госуниверситета, грозило неминуемое отчисление — из-за жесткого конфликта сначала с проректором университета, а потом еще и с председателем профкома. Спас декан Валерий Сесюнин. Тоже, кстати, ленинградец (интересно, тогда это был почти знак качества на людях). Сесюнин давно от нас ушел, проректор же и профкомовец выбились в большие люди. А после армии, в 1988-м, не только меня спас наш тогдашний декан Борис («Боб») Лозовский: мы встали цепью перед зданием военной кафедры и не пропускали в него никого, включая офицеров.
Нас, отслуживших, хотели загнать на военку, чтобы лейтенанты, не нюхавшие пороху, вновь учили нас тянуть носочек.
Группа поддержки у Кунцевского райсуда, где вынесли приговор Егору Жукову. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Теперь эти летехи и полканы стояли перед нами. А Лозовский бился с ректоратом — за нас. Мы выиграли время: нас поддержали философы, историки, биологи. Угроза отчисления снялась. Еще раньше начал бастовать архитектурный институт, а за нами — другие вузы Свердловска. Студенческие протесты захватили Томск (он был первым), Новосибирск, Иркутск, Тарту, Ригу, Ташкент, Киев, Ленинград, Москву. Мы победили: для нас посещение «военки» сделали добровольным, и мы отрастили длинные пацифистские волосы и бороды.
То были первые массовые студенческие волнения в СССР. Вскоре такой страны не стало.
И не стало ее еще и потому, что нас тогда пожалели. В Китае в 1989-м студентов на площади Тяньаньмэнь наматывали на траки танков, а нас (сейчас-то, спустя жизнь, это очень хорошо видно и понятно) — именно что пожалели. Понимали, что выйдет эта жалость боком, и все же…
Простите за автобиографические детали, но тут без них никак: эта заметка не о политике, а о биологии и сугубо наших внутриличностных проблемах. Нет никаких поколений: что у меня, у нас может быть общего с людьми, которые сейчас отдают приказы законопатить молодежь? Но штука в том, что вот им-то, одного с нами года рождения (плюс-минус), сейчас не надо объяснять ничего, поскольку они отлично помнят все благодаря общим физическим деталям и медицинским фактам — рождения в одном воздухе, детства на одних книжках и взросления, когда менты перестали забирать в околоток за политику, за песни и танцы, за демонстрации на улицах, когда студентов вернули из казарм (в этом году, кстати, 30 лет тому постановлению Верховного Совета СССР, подписанному М.С. Горбачевым), а могли бы перемалывать и дальше, когда вывели войска из Афганистана…
Почему же они теперь — те, кого в юности не смололи в пыль, — делают совершенно другой выбор и запускают жернова?
Так вот, скажут, чтоб 90-е и не повторились.
Да, пусть у нашего поколения в итоге ничего не вышло. И можно спорить, сохранилась ли нация и народ, но остались хотя бы межличностные отношения, остались честные биографии, и мы, нынешние отцы (тогда сыновья) и деды (тогда отцы), можем смотреть друг другу в глаза и общаться. Наши отцы не подкачали. А вот с нашим поколением, видимо, проблема — мы и тогда не смогли, как сыновья, и сейчас, будучи отцами.
Каждому, вероятно, поколению кажется, что дети тождественны деградации. Что это катастрофа, а не дети, что у них другое развитие лобных долей и т.д. Всем и всегда хочется их остановить, и если не уничтожить в войнах, не сгноить в тюрьмах, то непременно перенаправить энергию юности. Был Карфаген, но собственных детей приносили в жертву, а то и использовали в сакральной трапезе, не только в нем и не только в Финикии — чуть не по всему Средиземноморью. И далее на север. Есть мифология Афин и Рима, был Гойя, расписавший 200 лет назад свою виллу и столовую в ней чудесными фресками, с одной из которых в тебя упираются дикие глаза обезумевшего человекоподобного чудовища. Это — «Сатурн, пожирающий своего сына». Но, говорят, Сатурн, он же Кронос, оскопивший серпом отца и взявший в жены сестру, усевшись на трон, заглатывал — во спасение этого трона — собственных детей целиком, не пережевывая. У Гойи тронувшийся языческий монстр рвет зубами сыновью плоть, он уже сожрал голову и правую руку, сейчас терзает руку левую.
Есть, согласитесь, нюансы в вечном сюжете. В том, как уничтожать детей.
Страх перед детьми — есть ужас перед будущим, от него не избавиться, он естественен, никто никогда не согласится безмолвно лечь навозом для детей — пусть всходят, колосятся, цветут; но бояться их можно по-разному. С разной степенью достоинства. И как результат: или слышать ироничное «Ок, бумер», или остаться наедине со льдом, со льдом беседовать, пытаться угадать, презирает ли тебя лед. Писал в «Новой» о советских фашистах, как в моей школе в Кургане в ноябре 1981-го десятиклассники подались в политику под свастикой.
Дела «Нового величия», «Сети» (организацию признали террористической и запретили в России — Ред.), БАРСа — игры в песочнице по сравнению с той историей, но каковы же были контрмеры режима? Фашистов исключили из комсомола. И все. Всем дали доучиться в школе, а кто захотел, беспрепятственно поступил учиться в вузы, в том числе педагогические. Кое-кого посадили, но намного позже и не за убеждения, а за конкретный криминал, за убийства.
Никого ни с кем не сравниваю, речь о биологических реакциях. При Сталине этих детей сгноили бы в лагерях или расстреляли. И что? Надолго он заморозил страну?
Но были декабристы. Да, вот тогда надолго. Кстати, о них. МВД, спецслужбы, судейский корпус надо обязать изучить опубликованную еще в 90-е статью «Психологическое содержание подросткового возраста» профессора Катерины Поливановой. Там наложены особенности подростничества на поведение декабристов, проанализированное Юрием Лотманом («Декабрист в повседневной жизни»): сошлось. О вступлении в тайное общество, что позволяло отличаться от пошлого человечества, увеличении роли жеста в быту, о речевой активности как главной форме действия, о «единстве стиля» и стремлении все поступки рассматривать как знаковые, непризнании ритуалов и правил света и т.д. Сходство объяснено.
Если коротко, это — романтичность; идеальность представлений молодого человека свертывает для него все многообразие мира до его соответствия идеалу.
Все действия становятся текстом, обращенным к идеалу. (См. последнее слово Егора Жукова.) Какой же это экстремизм?
К романтизму, само собой, можно относиться по-разному (он выливался и в итальянский фашизм, и в хунвейбинов, и в красных кхмеров), но если страна уже в заднице, то из нее не выбраться без молодых романтиков, без их веры и идеализма.
Пусть они для вас клопы. Ну так отнесите их к окошку. И лягте поспать, неудавшееся поколение.
Политическими резонами то, что происходит в России, уже не объяснимо. Безнадежный технологический, цивилизационный проигрыш и откалывание от мира заставляют цепляться за биологию, за всплывший доисторический лед. Последние советские смогли подняться выше рефлексов и позволили детям снести их. А нынешние российские — живут в пещерах и молятся колесу. Грета Тунберг невозможна в России, а на Западе — вполне, поэтому мы и живем по-разному, и перспективы у нас отличаются.
Но взрослые всегда проигрывают детям. Вселенная всегда за детей. И всякая отцовская крепость падет. Разве вы не чувствуете неравенства всех земных голосов в пользу новой поросли, всего их нестройного хора? Эти крики и вопли всегда чуть больше значат, поэтому к ним где-то там прислушиваются. В них, помимо непосредственных жизненных обстоятельств, что-то есть еще. Это выделенные звуки, голоса, летящие курсивом.
Политическими
резонами то, что происходит в России, уже не объяснимо. Безнадежный
технологический, цивилизационный проигрыш и откалывание от мира
заставляют цепляться за биологию, за всплывший доисторический лед.
Последние советские смогли подняться выше рефлексов и позволили детям
снести их. А нынешние российские — живут в пещерах и молятся колесу.
|
-------------------------------------------------------------------------------------------------------
Алексей Казаков НАПИСАЛ:
...Ну вот, они попосостарились, повылазили и скулят: "молодежь 80-х"; "Борис Лозовский"... "УрГУ"... И всегда в свою пользу - и тогда и сейчас.
Суть же ТАКОВА: Свердловский Обком КПСС переехал в Москву. Сел в Кремле и... разрушил СССР. Перед этим его долго к этому (и такому) готовили. Делала это "доцентура-профессура" УрГУ. Его журфак, его истфак (Кирьяков) и его философский фак-т (Руткевич, Любутин, Скоробогацкий, Перцев) - прежде всего! Их "продукция" = Бурбулис. Его же в 87-89 г.г. посадили на плечи Ельцину в качестве "царя-В- голове". Когда Бурбулиса готовили к "миссии", то эту подготовку И СОПРОВОЖДАЛИ (псевдо-академически, а по существу = АНТИ-советски) эти три "великолепных декана (Лозовский, Кирьяков и Перцев).
Их тогдашние студиозусы, которые сегодня от этой антисоветчины, вишь ли(!), "страдают" (!)... все еще молятся на них...
Ну, как это правильно назвать: ПЛОДЫ Г.Бурбулиса их "УГНЕТАЮТ", а вот "ОТЦЫ БУРБУЛИСА" - УМИЛЯЮТ...
см. ОТНЕСТИ К ОКНУ И ВЫПУСТИТЬ ОТЦЫ, КОТОРЫХ ДЕДЫ ПОЖАЛЕЛИ, СЕГОДНЯ РАСПРАВЛЯЮТСЯ С СЫНОВЬЯМИ. О ЧЕМ ГОВОРЯТ СУДЫ НАД МИЛЛЕНИАЛАМИ http://worldcrisis.ru/crisis/3496718
Комментариев нет:
Отправить комментарий