А ведь учили этой незамысловатой мудрости! Губит не
маленькая пайка, а большая. И, тем не менее, клюнул. Очень уж трудно не
заглотить наживку, когда несколько месяцев сидишь без денег. В таких случаях
мало утешает даже то, что в том же положении находилась вся страна после своего
обрезания.
Со мной связался маленький толстенький лысоватый человечек, удивительно вежливый и удивительно
пронырливый. Ловкий мужичок с ходу вручил мне листочек, на котором было
написано:
Богман Соломон
С.Петербург, 190 068
Вознесенский
переулок, д.14, кв.16
На обратной стороне листочка была надпись на немецком языке:
Prenzlauer Alle, 222
Вogman Solomon
Такие намёки обычно внушают почтение – ведь человек
прокручивает дела сразу в двух странах! Потому что в это время мощный поток
денег, разворовываемых в России, уже хлынул в Европу, унося с собой и всех
жуликов, которые желали от него испить мутной водицы. А Соломон Богман, не
давая мне опомниться, уже развивал успех, рассказывая, что прибыл в наши забытые
богом края по ОЧЕНЬ важному делу – на поиски в наших болотах
Среднерусской
равнины сапропеля! Потому что другого
такого сапропеля нет нигде! Ни в Белоруссии, ни в Восточной Сибири, ни в
Бразилии. Болота есть, а сапропеля нет! В качестве доказательства он сунул мне
под нос местное издание «Деловой город», где всё это было подробнейшим
образом описано. С его же слов,
разумеется. После чего делался естественный вывод: стоит только начать его промышленную добычу –
и область оживёт, покроется райскими садами. В ней расцветут науки и искусства! А
Париж от зависти зачахнет…
- Дорого содрали с Вас за эту статью? – спросил я, чтобы
разговор не был совсем уж односторонним.
Моего собеседника передёрнуло, словно затвор трёхлинейки, в
который попал песок, и он ответил с видом поруганной добродетели:
- Злата Владиславовна была настолько любезна, что для
поддержки деловой жизни в городе напечатала статью бесплатно.
Злата Владиславовна, уже немолодая женщина, которая была
похожа на батьку Махно не только когда надевала зимой свою кубанку, руководила
изданием «Деловой город» уже не один год. В последнее время издание держалось
исключительно благодаря её твёрдой руке, потому что доходы от него просто
исключали любые поползновения к благотворительности. И вот оказывается, что еле
сводящее концы с концами издание тиснуло статью в половину листа бесплатно!
Всё было ясно: передо мной сидел очередной Остап Бендер, сын
турецко-подданного с запасным израильским гражданством, желающий превратить
забытый Богом город в Нью-Васюки. Оставалось только повесить на лицо понимающую
ухмылку и смотреть, что скользкий, как обмылок посетитель скажет ещё.
Увидев, что дело с освоением болот выгорит не больше, чем сами болота во время
осенних дождей, посетитель перешёл к
следующему предмету. Оказывается, болотный вопрос приезжал изучать некий Янис
Райнис, уроженец Прибалтики, ныне проживающий в Польше. За время изучения
вопроса Янис Райнис даже успел приобрести рядом с этими болотами кое-какое
имущество, но потом дела властно позвали его обратно в Польшу, а распоряжаться
имуществом он доверил жене. И вот теперь Янис Райнис лежит в больнице в
состоянии полной отключки в далёком польском городе Вроцлаве, жене необходимо срочно распорядиться
имуществом, а доверенность жена забыла в России. Поэтому нужен был человек,
который срочно доставит нужную бумагу вдвойне несчастной женщине в город
Вроцлав. И гражданин мира положил передо
мной лист размера А4.
Я пробежал взглядом по бумаге. Доверенность была выписана на
польском языке в городе Вроцлаве. Вроде, все правильно. В верхнем правом углу –
время и место выдачи: Wrocław, dn. 22 pażdziernika 19... roku.
Далее сверху посерёдке крупными жирными буквами – Pełnomocnictwo
В самой доверенности говорилось о Янисе Райнисе, выдающем
доверенность своей жене Светлане, дочери Владимира и Надежды, оправдывающей
своё пребывание на этом свете удостоверением постоянного пребывания серии KP №
003321456, на проведение всевозможной деятельности от имени фирмы «Rainis Żatis»; улица Станислава Ворцела, 5/15, Вроцлав,
„ŻAR”, (номер записи в
перечень лиц хозяйственной деятельности
102365).
После большого пробела, который почему-то не был отмечен
большой буквой Z, чтобы
не возникало желания вписать туда что-то лишнее, шёл номер записи в Главную
Книгу - Repertorium A numer 2352/19...
И корявая, но достаточно различимая подпись Яниса Райниса.
Под этой строкой стояли данные нотариуса: Kancelaria Notarialna we Wrocławiu ul. Святого Миколая, 50.
Ниже совсем маленькими буковками нотариус свидетельствовала,
что подпись Янис Райнис, сын Aleksandrа
I Lubow, оставил лично, засвидетельствовав
при этом свою личность удостоверением постоянного проживания серии XS № 851.
Далее сообщалось, что вознаграждение нотариуса согласно
параграфу 13 о таксе нотариальной получено.
И с этого вознаграждения был уплачен налог в размере 22% от оного. И всё
это произошло в понедельник, 21 октября 19… года.
И уже совсем внизу справа стоял штампик NOTARIUSZ mgr. Beata Rozdolska. Mgr.очевидно, должно было означать «магистр», звание, которого тогда
в России ещё не ввели. А слева помещалась круглая гербовая печать с польским
государственным орлом, по внешнему ободу которой имелась надпись «Беата
Роздолска нотариус во Вроцлаве». Эта печать меня несколько насторожила:
гербовая печать по своей природе безлична, ибо она представляет собой безликую
власть, состоящую из тысяч лиц чиновников. Гербовая печать не может быть
личной. Во всяком случае, в России. Но мало ли что бывает за границей. В
остальном доверенность, в отличие от моего посетителя, не вызывала недоверия.
Чтобы убедить меня окончательно, посетитель вынул из толстенного лопатника ещё одну визитку и с
улыбкой подал мне:
- Вас встретят у поезда. Но если что-то случится, вот вам
ещё одна «явка», где Вы сможете получить помощь.
На этот раз на кусочке картона было изображение какого-то древнего
египтянина с жезлом в руках и
невероятных размеров головном уборе с ухоженной маленькой бородкой. Потому что
явка орудовала под вывеской брадобрейни «для всей семьи». Большие буквы так и объявляли:
FRYZJERSTWO RODZINNE – manicure, pedicure, henna, makijaż,
stylizacija, akrilowe typsy.
Внизу указывалось, куда звонить: tel. 600 675 121.
От руки шариковой ручкой был на всякий случай добавлен код Польши: +48. На
обратной стороне той же шариковой ручкой было добавлено имя OLЬА, т.е. Оля. Написание такого рода
свойственно людям, которые ещё не слились с местным населением окончательно.
- Хозяйку зовут Ольгой, она русская, но вышла замуж за Яниса
Райниса и уехала в Польшу. У неё там
своё заведение – стрижёт, бреет, ногти красит. Скажите, что от меня и
предъявите визитку.
В самом деле, что может быть естественнее, чем выйти замуж
за литовца? Ну, а потом одна дорога – в Польшу.
- Ну, что, сделаете? – спросил меня сын израильско-турецкого
подданного.
Деньги были по тем
временам большие, а работа несложная,
как тут откажешься! И я согласился:
- Если плата вперёд, то почему бы и нет?
Его снова передёрнуло, но слов не последовало. Ибо, как
совершенно верно сказано древними китайцами, самые яркие речи не требуют слов.
Мой собеседник вынул из внутреннего кармана толстую пачку хрустов и положил
передо мной. Он явно был готов и к такому повороту событий. Приятно иметь дело
с умными людьми.
На следующий день посыльный принёс мне вкладыш в
молоткастый, серпастый советский паспорт,
по которому можно было выехать за
границу в те счастливые времена падения Железного Занавеса и Великого Единения
с Европой, и прогоны до Вроцлава. Обратные я не стал требовать, решив
воспользоваться случаем, чтобы погулять денёк-другой по древней столице польских королей. Ехать,
естественно, надо было поездом через Москву и Варшаву.
Продремав ночь в поезде, я погулял по расхристанной Москве,
сел вечером в международный поезд Москва – Варшава и даже успел перед сном
полюбоваться на Смоленск и познакомится с двумя попутчиками. Один был наш
торговец ширпотребом, второй негр, учившийся в Москве. Используя перерыв в
обучении, он ехал посмотреть на Европу. Чтобы не быть обворованным, он спал прямо в
пиджаке, в котором, несомненно, прятал наличные доллары, на которые был тогда
просто невероятный спрос.
Куда прятал деньги бывалый торговец ширпотребом, угадать не
удалось.
В Бресте вагон подняли вверх, поменяли колёса на
европейские, и поезд плавно въехал на мост через Буг. Зелёная вода в реке как будто застыла в
неподвижности под лучами летнего солнца. Мелькнула польская застава с молодым
пограничником, расслабленно сидящим под сооружением, напоминавшим детский грибок,
но побольше.
Очень толстый польский пограничник, у которого форменная
рубашка не застёгивалась на животе, шёл по вагону и прекрасном русском языке
спрашивал о причине поездки, после чего ставил штампик во вкладыш.
За
окном проносилась Польша и более высокий уровень жизни. В Варшаву во дворец (Dworzec),
как тут называют вокзалы, Варшава Всходня
прибыли вечером. Пересадка. Ночевать на лавочке не хотелось, и я спросил
молодого паренька, обходившего вагон, заботливо предупреждая на русском и
польском, что сейчас его будут толкать в отстойник и всем следует выйти, нельзя
ли в вагоне переночевать? Хотя хвалить самого себя нескромно, должен отметить,
что это случилось задолго до того, как составы начали сдавать под ночлег в
Москве.
Парень понимающе ухмыльнулся:
- Ну, если договоримся…
Я достал из дорожной сумки предусмотрительно запасённую
коробку конфет «Золотая нива» и протянул собеседнику. Молодой человек расплылся
в довольной улыбке и не без зависти заметил:
- У вас ведь всё своё!
Сейчас в это даже и поверить трудно, что Россия могла сама
себя обеспечить: в лавочках торговали тогда не турецко-китайским ширпотребом, а
изделиями своей лёгкой промышленности, поэтому зубные щётки завозили не из
Малайзии. Да и качество было другое: в сладости не клали предохранялки,
усилители вкуса и подсластители, наполнители и прочие заменители.
Железнодорожные рабочие за окном замахали мне руками, говоря по-польски, что вагон сейчас отправят
на запасной путь, но я в ответ также знаками показал им, что всё в порядке.
На следующий день сел
в местный поезд и медленно поехал в на Запад. Поезд был уже не международный
скорый, поэтому прибыли мы на станцию Вроцлав Главный к обеду.
Как и договаривались, меня встречали. Точнее, встречал один
человек – очень шустрый, словоохотливый поляк, представившийся Бронеком, т.е.
Брониславом. Он отвёл меня на скамеечку на зелёном пятачке рядом с чугункой и
попросил подождать: мол, сейчас вернётся с легковушкой, и меня отвезут.
Пока он отсутствовал, я сидел и слушал беседу двух бодрых
старичков, вспоминавших минувшие дни. Один перечислил, в каком городе стояла та
или иная дивизия Войска Польского перед войной. Воистину, болтун – находка для
шпиона. Не надо проникать в Самое Логово, не надо вскрывать хитроумные запоры,
не надо выкрадывать важных начальников – просто сиди и слушай.
Второй рассказал об особенностях совхозной жизни в СССР,
доведших страну до нехватки продовольствия. Рассказ был подробным и правдивым,
сопровождался матерными выражениями, подтверждающими знание предмета
рассказчиком:
- Время десять, а они ещё работать не начали! Сидят в
правлении и ругаются, - с удовольствием рассказывал он о своих впечатлениях от
пребывания в нашей стране.
Закончив с обстановкой в сельском хозяйстве СССР, они
перешли к обсуждению положения в самой Польше, которое оказалось не блестящим.
При этом они уже оба обращались уже прямо ко мне, зачуяв внимательного
слушателя. Строго говоря, никем кроме слушателя я быть не мог, поскольку стоило
мне только открыть рот, чтобы собеседники поняли, что я не поляк. А мне не
хотелось привлекать к себе внимание.
Но тут из-за угла вынырнул Бронислав и сказал по-русски:
- Можно ехать!
- Всего доброго! – попрощался я тоже по-русски с собеседниками.
Последовала немая сцена. Их удивление, казалось, граничит с
испугом. Во всяком случае, они не нашлись, что сказать.
Как почётного гостя меня усадили на переднее сидение, и
Бронислав представил водителя:
- Болек.
Легковушка свернула в ближайший переулок, тихий и уютный,
без прохожих.
- Может, перекусим для начала? – спросил Бронислав.
Я повернулся, чтобы ответить, но не успел ничего сказать:
раздалось тихое пшиканье, в лицо мне брызнула струя, я невольно сделал вдох и мгновенно
отключился. Поразительно, сколько всякой гадости наизобретали, чтобы отравлять
жизнь людям!
Очнулся я также неожиданно, как и отключился. Легковушка
тихо ехала по ещё более тихой улочке и вдруг свернула к зданию, обнесённому
каменной оградой, остановившись перед большими чугунными воротами, за которыми
виднелся двухуровневый особняк, казалось, взятый из послевоенных лент о гнусных происках
зарубежных разведок.
Ворота сами собой бесшумно распахнулись, и мы также бесшумно
вкатились внутрь, ворота снова бесшумно закрылись. Небольшой дворик был на
редкость уютным. Таким уютным, что возникало желание провести в нём остаток
жизни. Что мне, похоже, и предстояло сделать.
Мои сопровождающие выскочили из легковушки, распахнули дверцу с моей стороны
и выволокли меня наружу. Я уже был в наручниках и не чувствовал тяжести
бумажника в нагрудном кармане. Ловкие ребята! Болек был всё таким же
молчаливым, а Бронислав вдруг утратил всю свою любезность и весёлость и
выглядел скорее озабоченным.
Когда мы поднялись по каменным ступеням широкой лестницы,
двери перед нами, как в сказке, сами собой распахнулись, и меня втащили внутрь.
Где и начался настоящий Ужас. Ужас стоял передо мною в облике светловолосого
молодого парня с внешностью образцово-показательного арийца. Чтобы усилить
впечатление, он был в прекрасно сшитой форме войск СС, начищенных до блеска
сапогах, фуражке с черепом и костями и тремя «кубарями» в петлице,
вытянувшимися в струнку, словно поручик перед полковником. На поясе – чёрная
кобура.
Того, что я знал о
подвигах ребят из СС, было достаточно, чтобы испугаться. На моих провожатых это
тоже произвело впечатление. Бронислав сразу утратил деловую развязность и
как-то вдруг присмирел, а Болеслав выглядел и вовсе пришибленным. И только
человек в эсесовской форме улыбался, явно довольный произведённым впечатлением.
Второй обитатель дома со шпионами был человек средних лет в
гражданском. Лицо у него было умное. Мои сопровождающие плюхнули меня в кресло
у входа, а сами отошли с хозяевами в угол, чтобы о чём-то пошептаться. Шептанье
было недолгим. Меня снова подхватили под руки и поволокли обратно к легковушке.
Снова раскрылись и закрылись ворота, и мы покатили по тихой
улочке. Как и можно было предположить, это был пригород, поэтому выехали из
города очень быстро. Стало почти темно, когда мы остановились на небольшой
полянке, зажатой между скал. Внизу слышался шум реки. Мои польские друзья подхватили меня под руки
и поставили ближе к обрыву, а сами отошли в сторону, противоположную той, где
стояли мои новые знакомые.
Образцово-показательный ариец криво усмехнулся, расстегнул
кобуру и достал «вальтер». Даже на
расстоянии и в полумраке было видно, что
им пользовались не один год. «Небось, по наследству, гад, получил», - мелькнула
у меня невольная мысль. Говорят, что у человека перед смертью проходит перед
глазами вся его жизнь, а у меня в голове вертелся только один вопрос: что
означают три «кубаря» в петлице – штурмфюрер или что-то похуже?
В кино в таких случаях герой отважно сигает со скалы, а ему
палят в след, или ловким приёмом раскидывает своих мучителей. В жизнь всё
проще. Справиться с четырьмя противниками, когда у тебя руки в наручниках,
невозможно. Убежать не получится. Разве что очень захочется размяться
напоследок и доставить удовольствие любителям стрелять по движущейся мишени..
Парень в эсесовской форме поднял «вальтер». Напоследок в
приличном обществе принято смотреть в
глаза смерти и даже плевать ей в лицо, но у меня сами собой закрылись глаза.
Два выстрела прозвучали почти одновременно, а потом после небольшого промежутка
- ещё один. После чего наступила тишина. Только было слышно, как далеко внизу
под обрывом шумит вода.
Я никогда не верил во всю эту чушь о душе, которая после
смерти смотрит откуда-то сверху на покинутое ею безжизненное тело, но теперь,
услышав этот шум, подумал: «А вдруг, правда!» и открыл глаза. Безжизненных тел
оказалось сразу два – Бронислава и Болеслава. Белокурое животное убирало
наследный «вальтер» в кобуру.
- Помогите, - без долгих предисловий сказал мне по-русски
тот, который был в гражданском, возвращая мне мой бумажник, который он только
что извлёк из внутреннего кармана Болека.
Потом он взглянул на наручники, вынул из кармана ключ и сделал
меня свободным человеком. Мы подтащили моих польских друзей одного за другим к
краю обрыва. Судя по времени падения и глухости всплеска, обрыв был высоким.
Когда горный поток унёс тела моих спутников, мы вернулись к
машине. Здесь гражданский повернулся ко мне и сказал:
- Можете считать, что
вам крупно повезло.
Я не знал, что на это ответить, но мой собеседник и не ждал
от меня ответа, а просто изложил суть дела. По-русски он говорил уверенно, как
человек, не один год проживший в СССР. Всё было до крайности просто. У одной
шайки российских предпринимателей,
грабивших страну в рамках закона, возникли подозрения, что в их польском
подразделении, через которое они проворачивали дела, их самих начали
обворовывать. Кому такое понравиться?
Чтобы убедиться в правильности своих подозрений, они
направили в Польшу меня, пустив предварительно слух, что едет человек убивать виновных. Расчёт был
простой: если меня убьют, значит, признают себя виновными. Если не убьют,
значит, не виновны. Они оказались виновны. Но решили предварительно выпотрошить
из меня всё, что можно. Для чего и
привезли в это милое местечко.
Только не надо удивляться, дитя моё! «Свежо предание, а
верится с трудом-с!» В описываемое мной время собственные шайки имели
губернаторы, политики, крупные руководители. А уж предпринимателям приходилось
тратить на своих подручных для своей охраны и для грязных дел просто
баснословные деньги. Убивали охотно, много и часто. Так проще решить вопрос. Убивали, чтобы завладеть предприятием,
убивали, чтобы завладеть хрустами. Убивали начальников земли сей, если это было
дешевле, чем купить их. Убивали слишком любопытных журналистов. Убивали
случайных свидетелей. И самая грязная
работа была у тех, кто носил самый дорогой прикид. Что и дало выживающей из ума бабушке Наине
Ельциной назвать это время «святые девяностые». Потому что молились и отпевали
убиенных в девяностые действительно много.
- И почему же вы решили оставить меня в живых?
- Садитесь, по дороге расскажу.
Мы сели в тачку, поменявшую хозяев, и двинулись по неширокой
горной дороге в ночную тьму. Рассказ моего нового знакомого был недолгим, как
наша дорога, но весьма впечатляющим. Он был восточным немцем, учился в Москве и стал разведчиком, после
чего удачно внедрился в Западной Германии и начал добывать ценнейшие сведения:
- Служил, как у вас говорят, верой и правдой.
Но тут начались потрясения: ГДР присоединили к Западной
Германии. Разделённый народ снова объединился, а разведку ГДР передали в
ведение её врагов. Предали, точнее говоря. Неприятное положение, доложу я вам.
Сколько было случаев, когда летчики с перебитыми ногами неделями ползли к
своим. Они знали, стоит только доползти – и всё будет в порядке: там обогреют,
напоят и накормят, вылечат раны, потому что там свои. . А мой собеседник
оказался в положении, когда ползти-то и некуда – везде чужие.
У моего спутника, естественно, были пути отхода в случае
провала. Но все они вели в Восточную Германию, где его арестовали бы ещё
быстрее, чем в Западной: он был птицей слишком высокого полёта, чтобы остаться
незамеченным. Нашему брату, бегающему по земле в поисках десятки, можно
позавидовать только в одном: не так больно падать.
На какую-то долю самого краткого мгновения мне вдруг
показалось, что разведчик сейчас расплачется, по-детски размазывая по щекам
слёзы от незаслуженной обиды. Но у этого человека была отличная подготовка – уж
что-что, а в руках он умел себя держать.
Его отец был немецким коммунистом и умным человеком. Он
догадывался, куда уезжает его сын, потому однажды пришёл к нему и рассказал один
случай из своей жизни. Когда в Германии пришли к власти нацисты, они первым
делом начали хватать коммунистов. И случилось так, что, когда отца схватили,
отвести его для последующей обработки поручили его старому другу, с которым они
жили в одном дворе, вместе выросли и вместе учились, но потом их пути
разошлись: один стал коммунистом, а второй нацистом.
Когда они вдвоём шли по улице, друг сказал ему:
- Знаешь, Курт, я не могу тебя отвести на смерть. Если будут
умирать такие люди, как ты, в нём не будет справедливости. В этом мире должно быть что-то выше приказов начальства.
Беги.
Отец вскочил в
проезжавший мимо трамвай и уехал. А вскоре он оказался в СССР. Поскольку в это
время людей хватали тысячами, и царила страшная неразбериха, другу отца это
сошло с рук. Хотя рисковал он очень сильно – мог сам оказаться на месте Курта.
Больше они никогда не
встречались. Но однажды, уже после войны, отцу принесли письмо из Ростока от
незнакомого человека. Внутри оказался лист бумаги, на котором его старый друг
рассказывал о себе: живёт после войны в Западной Германии, помнит своего
старого приятеля и просит в случае необходимости обращаться к нему. Адрес в ФРГ
указывался. Письмо было явно брошено в почтовый ящик в Ростоке каким-нибудь
знакомым моряком, заглянувшим на своём судне в этот порт, чтобы не вызывать
лишних подозрений и не навлечь неприятностей на Курта, занимавшего к этому
времени уже довольно большую должность.
Это письмо и показал Курт сыну.
- Зачем мне это? – удивился сын.
И тут же забыл о письме. Но когда он оказался в сложном
положении всеми гонимого, письмо сразу всплыло у него перед глазами. Он нашёл
этот дом. Друга отца уже не было в живых, но сын сразу узнал его. И даже
показал старый довоенный снимок, где два приятеля были запечатлены с мячом на каком-то
пустыре.
- Говорят, я очень похож на своего отца в молодости, - сказал, как бы оправдываясь, мой собеседник. - Вот, теперь работаем вместе.
Я взглянул на белокурого арийца. Тот уже не ухмылялся, а
скорее был грустным. Так я узнал, почему
остался в живых – благодаря родству если не душ, то судеб. Жизнь
замысловата и извилиста. Совершено неожиданно я оказался своим для очень своеобразных
людей, раненым лётчиком, которому надо помочь доползти.
- Ну, вот и приехали, - сказал гражданский, когда мы въехали
в какое-то селение, которое, казалось, состояла из одного фонаря посреди гор,
под которым стояла одинокая легковушка.
- На ней можно добраться до конечной остановки автобуса,
который возит людей во Вроцлав. А это Вам на дорожные расходы.
И он протянул мне несколько бумажек крупного достоинства. Я
взял деньги, посмотрел на людей, которых мне больше не придётся увидеть никогда
и не нашёл ничего лучше, чем сказать:
- Спасибо за помощь в трудную минуту.
- Как говорят у вас, на том свете угольками сочтёмся.
Я сел в легковушку и она, покинув уютный свет фонаря,
запетляла по горной дороге. Огромная медно-красная луна то выглядывала из-за
гор, то скрывалась снова. Потом она и вовсе скрылась в утренней дымке. Ранним
утром, ещё только рассветало, я расплатился с водителем легковушки и погрузился
в потрёпанный междугородний автобус. Когда я расплачивался за проезд с
водителем, похожим на грека, мне казалось, что я плачу Харону за перевоз с
Острова Блаженных в обратную сторону. Мелочиться было бы нескромным. Всю дорогу
я провёл в какой-то полудрёме, граничащей с оцепенением – сказывались
воздействие отключалки, бессонная ночь и
нервное потрясение.
По прибытии в столицу Силезии мне и в голову не пришло
погулять по городу, осмотреть достопримечательности древней столицы польских
королей. Единственное желание было
уехать побыстрее и подальше, поэтому я вскочил в первый же поезд, шедший на
Восток, хотя билеты были только в вагон с большой белой двойкой, указывающей на
второй разряд, т.е. в него могло набиться сколько угодно народа. Но я всё равно
решил, что уеду, даже если придётся стоять до самого Бреста. Но до самого Бреста стоять не пришлось –
вскоре освободилось место в отсеке. Я с удовольствием сел напротив трёх
взаправдашных католических монашек, тихо беседовавших между собой, и невольно принялся рассматривать их
причудливые головные уборы.
Когда поезд вкатился в Брест, я вспомнил, что ничего не ел,
и набросился на пирожки, которые продавала с лотка немолодая женщина. Ближайший
поезд в Москву был через пять часов, поэтому я пошёл в западную часть вокзала к
кассам пригородного сообщения, чтобы сесть в пригородный и ехать дальше на
перекладных, но немедленно. Человек средних лет с красным пятнышком на белке правого
глаза сказал мне удивительно спокойным голосом:
- А зачем Вам ехать на пригородном? Через полчаса идёт поезд
на Минск – там пересядете.
Пришлось
поблагодарить железнодорожника и обругать себя – совсем соображалка перестала
работать. В поезде я лёг на полку и отключился почти до Минска. Дальше поездка
прошла без приключений.
Я так и не понял, в какой, собственно, стране я побывал.
Знаю только, что отметки на въезде тут ставят свинцом, а выезда оттуда нет
вовсе. Разве что по личному разрешению Владыки Царства Мёртвых. Кажется, это всё-таки была Австрия, но почему именно,
сказать не могу. В тех краях границы Польши, Гкрмании, Чехии и Австрии подходят
так близко друг к другу, что облик маленьких приграничных городков и уклад их
жизни стал каким-то усреднённым.
Там я понял, в чём заключается особенность созданного мною
способа расследования. Обычные следователи, которые из книжек, собирают всех свидетелей в одном
месте и путём расспросов выявляют преступника. А в моём способе в одном месте
собирают всех, включая меня самого, преступники, и, когда стрельба закончится,
оставшиеся в живых рассказывают мне, во что я, собственно, вляпался.
Евгений Пырков
Комментариев нет:
Отправить комментарий