Я сидел на скамейке, приткнувшейся на небольшой площадке
посреди города, где заботами властей был
установлен водомёт с подсветкой и звуковым сопровождением – воплощение
достижений военного производства. Потому что именно военные заводы поставили
части этой забавы, охватившей страну. «Поющие водомёты» появлялись в городах
СССР каждую неделю.
Теперь к диковинке
привыкли, огромная толпа уже не крутилась вокруг искрящихся и поющих струй,
народу было немного, тем более, что день был будний и прохладный.
В дальнем конце площадки, у прилавка с мороженым стоял
человек и покупал мороженое. Делал он это неспешно, очень неспешно. Медленно
достал бумажку из бумажника, протянул её продавщице, получил желаемое и начал
собирать сдачу, которую продавщица выложила в блюдечко, прибитое к прилавку
гвоздиком.
Сдачу он собирал на редкость тщательно, буквально по монете.
Потом также тщательно пересчитывал, как будто не мог сделать это сразу, когда
собирал. Вид у него был, словно у нищего, собирающего на опохмелку у церкви.
Ибо не все нищие, просящие у церкви «Христа ради», желают попасть в Царствие
Небесное. Некоторые готовы оказаться в пекле, лишь бы загасить всепожирающий
пламень в желудке.
Даже на расстоянии было видно, что с его явно высшим
образованием сосчитать сдачу было плёвым
делом. Да и нуждался он в ней, судя по его прикиду, не больше, чем собака в глистах.
Но такой способ общения с наличностью давал ему возможность осмотреть все углы
площадки.
Закончив со сдачей, он неспешно положил её в кошелёк,
кошелёк положил в карман, пошёл неспешным шагом к ближайшей скамейке и также
неспешно сел на неё. Затем он неспешно развернул мороженое, осмотрел его со
всех сторон, осмотрел обёртку, не найдя ничего любопытного выбросил её и
принялся за мороженое.
На соседней скамье сидели крепкий парень и девушка. Обоим
лет по восемнадцать. У девушки было, необыкновенно короткое платье,
позволявшее показать красоту стройных
ножек по всей длине. У парня было
красивое мужественное лицо и серьёзные намеренья. Но деву это почему-то не
устраивало, и она развлекалась тем, что капризничала, ибо для многих бабёнок
смысл жизни сводится к возможности помыкать ближними:
- Пить хочется!
Не сказав ни слова, парень встал и пошёл к ближайшему
ларёчку за прохладительными напитками. Ближайший ларёчек находился далеко за
пределами площадки. Не успел он отойти, как по обеим бокам девы присели чуть ли
не в обнимку два мужичка бомжеватого вида, побывавшие в пасти Жизни, сильно
изжёванные, с предсказуемым полным и бесповоротным перевариванием в недалёком
будущем. Тем не менее, намерения у мужичков были самые амурные, ибо человек,
пока жив, грешит.
***
К сожалению, развязки представления увидеть не пришлось,
поскольку я сидел на лавочке не для
того, чтобы любоваться девушками. Ждал заказчика, некоего Анатолия Петровича
Грязнова, более известного в определённых кругах под кличкой Грязнуля.
Промышлял Грязнуля, как и многие в то время, производством подпольной водки,
вымогательством, разбоем и тому подобными деяниями.
И тут как раз Заказчик появился. По внешнему виду Грязнуля был не слишком привлекателен. Проще говоря,
был сложен, как трёхстворчатый шкаф нижнеломовской фанерной фабрики «Власть
труда», выпущенный в 1949 году. «Кошёлка кошёлкой», - говорят о таких в народе. Но небольшие светло-серые глаза были
спокойными и умными. Очень умные глаза.
Он шёл неспешным
шагом Хозяина Жизни, а рядом с ним суетливо крутился какой-то хилый паренёк, приговаривая: «Его была первая
рука! Его!» Очевидно, Хозяин Жизни разбирал очередную драку между своими.
Не спешите удивляться, в то время, когда происходит действие
этого рассказа, наиболее крупные издания, забыв про великие стройки коммунизма,
воскресники и трудовые подвиги, славили воров, уверяя простодушное население,
что только урки наведут порядок в разваливающейся стране. Дальновидение
выпускало певичек с ногами длинными, как срок, полученной их хахалями от судьи,
этой бабы с широким задом и узким кругозором. Ибо каждый уголовник уверен, что
в клоповник он попадает, потому что приговор вынесли, а не потому, что совершил
что-то нехорошее. Певички уверяли сидельцев, что будут их ждать, сопровождая
свои клятвы, чтобы совсем уж испакостить передачу, припевом:
Парень из нашего
города,
Парень из нашей
братвы.
Буркнув пареньку что вроде «Потом поговорим», Грязнуля
повернулся ко мне. Дело оказалось несложным. Во всяком случае, на первый
взгляд. Один из туземных учёных, преподававших в местном вузе, сделал небольшое
открытие, на основании которого можно было запустить в городе весьма выгодное
по тем нищим временам производство. После некоторых дополнительных исследований
и доработок, разумеется. Учёный отъехал в Москву за научной поддержкой и
дополнительными средствами и до сих пор не вернулся. Звонок в белокаменную
подтвердил, что учёный действительно побывал в Головном институте,
финансирования не получил, зато договорился об использовании тамошнего
оборудования, но потом куда-то пропал и больше не появлялся. Вместе с ним
пропали бумаги, без которых нельзя было начать производство. На уровне мировых
стандартов и даже выше. Поскольку розыски своими силами не дали плодов, решили
привлечь меня.
- Ну, что? Берётесь? – спросил Грязнуля подчёркнуто вежливо.
- Попробуем.
- Может, в помощь люди нужны?
- Нет, пока не надо.
- Если понадобятся,
обращайтесь вот к нему. – И Грязнуля показал пальцем на человека, стоявшего у
меня за спиной. Его приближение я даже не заметил. Впоследствии выяснилось, что
это способ работы.
- Это мой помощник – Мозга.
Только много дней спустя я догадался, что это не фамилия, а
кличка. Причём удивительно точная.
***
Начать пришлось с
поездки в Москву. Предварительно обспросив, разумеется, друзей и знакомых, не
было ли у пропавшего подозрительных знакомых, не известных жене женщин и т.п. Всегда,
знаете ли, лучше задавать вопросы, глядя собеседнику в глаза. По крайней мере,
видно, насколько он врёт. Очень уж сильно можно впросак попасть с этими
междугородними звонками. Однажды на моих глазах в приёмную одного крупного
завода звонили из другого города, предлагая разместить заказ. «Нам ничего не нужно!»
- бодро ответил случайно оказавшийся у телефона дворник из соседнего
продовольственного.
В Москве, однако, мне ещё раз повторили то, что я уже знал:
был, вёл переговоры, пропал. О его друзьях, делах и знакомых из Москвы и
ближнего Подмосковья в Головном НИИ не
знали. Пришлось возвращаться и начинать сызнова. В данном случае – с жены.
Потому что её поведение мне при личной беседе не понравилось: постоянно
возникала мысль, что она что-то недоговаривает.
Ощущения меня не обманули. Когда я спросил, не собирался ли
пропавший побыть в белокаменной подольше – мало ли что, столица всё-таки - и
объяснил ей, что без зацепок не могу начать настоящий поиск, после чего его
можно будет записать в совсем пропащие, - если она хочет этого, разумеется, -
жена вдруг «раскололась». Из-под толстых стёкол очков вдруг хлынули слёзы,
кончик носа покраснел.
- Нет! – замотала она головой, словно кобыла, одолеваемая
слепнями. – Не собирался он задерживаться. Я ж ему целую сумку вещей собрала, а
он только одну папку и взял. «Туда, - говорит, - и обратно». И она показала
кивком головы на стоявшую в углу в ожидании прибытия хозяина коричневую сумку
средних размеров с облезлой надписью «Москва», сделанной серебряными буквами.
Из сумки виднелся край до предела изношенной нижней рубашки, многочисленные
дырки величиной с булавочную головку были бережно зашиты и почти незаметны. Так
зашить может только любящая и заботливая женщина, подумалось мне. Не очень
любящая скорее предпочтёт отхлестать его этим предметом одежды, предварительно вымыв
оной пол в отхожем месте. Как только доходы жены начинают превышать доходы мужа
хотя бы на рубль, она обнаруживает у него десять тысяч недостатков (считая наиболее существенные).
Жена вытащила из старой горки румынского производства
большую белую потёртую амбарную книгу в
картонном переплёте, на которой в тонкой
чёрной рамке было написано крупными буквами «КНИГА УЧЁТА». Под надписью имелись
две линии, чтобы было где записать, что именно тут учитывается.. Ещё ниже в
рамочке имелось пояснение:
г.Куйбышев, ф-ка
беловых товаров, Арт. 1477.
50 листов. Сорт 1.
Цена 45 коп. ОСТ 91-14-71.
Сверху на обложке поминальника было почему-то написано
чернилами от руки «арифмометр А-43350».
Внутри под картонной
обложкой были зелёные листы в клеточку.
На первой странице сверху посредине было неровным почерком написано:
Малоценный инвентарь
Ниже шёл перечень небогатого
имущества какой-то конторы. Начинался перечень обогревателем за 17, 50
полновесных советских рублей и чайником за 10 руб. 20 коп, а заканчивался дыроколом
под номером 13. Число тринадцать сыграло неприятную шутку с дыроколом: он
потерял одну букву, вторую изменил до неузнаваемости, и получился «дракол».
Похоже было, что кто-то из супругов взял Книгу учёта на память о родном
учреждении после его закрытия.
На второй странице начинался список нужных людей и
учреждений с адресами и телефонами. В одно из имён жена ткнула пальцем:
- Вот, это его приятель. Они вместе учились в вузе. Мой муж
очень его уважал и надеялся, что поможет. Этот приятель теперь большой человек
в этом их НИИ.
Такой руководитель отдела в этом НИИ, действительно, был.
Мне даже советовали с ним побеседовать как с самым близким другом моего
исчезнувшего, но это общение ничего не дало. Они и в самом деле встретились, с
полчаса беседовали и даже договорились о встрече, но больше, как уже сказано
выше, приезжий приятель не появился.
Оставалось попытаться подойти к делу с другой стороны.
- Может ли мне кто-нибудь объяснить, в чем суть изобретения?
На моё счастье такой знаток нашёлся прямо в городе. Они
работали вместе в оборонном НИИ, пока его не закрыли. После этого изобретатель постарался
перековать мечи на орала, применив свои знания для выпуска гражданских изделий,
а сослуживец сосредоточил свои усилия на злоупотреблении горячительными напитками.
***
Беседа получилась любопытная. Хотя время было ещё только
десять утра, мой собеседник уже успел малость клюкнуть и потому находился в
прекрасном расположении духа, позволившем ему набросать картину происшедшего.
- Если это изобретение применить, оно будет означать
переворот во всём производстве по этой отрасли, качественно новый уровень, а это не всем понравится, - провозгласил
сослуживец с уверенным видом и замолчал, руководствуясь правилом древних, что
умному достаточно.
Умному может быть, было и достаточно, а мне – нет. Пришлось
просить разъяснений.
Сослуживец посмотрел на меня с сожалением и принялся
разъяснять.
- Данный способ производства существует уже почти сто лет.
Подготовлены тысячи людей, которые там работают и которые останутся без работы,
если производство изменится столь коренным образом. Защитили свои научные
работы сотни учёных, которые окажутся теперь никому не нужны вместе с их
научными трудами. А книги и справочники по этой отрасли придётся вывозить а
макулатуру просто грузовиками. И вы спрашивает, почему не все будут довольны!
После этого мой собеседник пустился в воспоминания,
рассказав про шайку, которая орудовала на юге страны, точнее, про её
вооружение. Такого оружия – складывающиеся автоматы и прочее – не было в то
время ни в одной армии мира. Эти
рассказы я и раньше слышал. В том числе и в явно преувеличенном виде. Трудно
поверить в автомат, пробивающий железнодорожный рельс пистолетной пулей. А вот
в подробность, которой я раньше не знал, поверить было значительно проще.
- Парень, который все эти диковинки придумал и сделал своими
руками, хотел принести пользу родной стране – ходил по оружейным заводам и предлагал. Хотя бы даже
даром. Говорят, что был даже на приёме у Самого Главного оружейника. Но тот
тоже сказал, что в стране и без того хватает оружия и умных ребят, которые его
производят. На работу молодого конкурента тоже никто, естественно, не взял.
Знающий человек – видно, что-то его сильно зацепило –
разошёлся и рассказывал мне ещё часа полтора про изобретателей, изобретения
которых оказались никому не нужны. Про самородка, который раньше американцев
изобрёл электронно-вычислительную машину и
назвал просто «независимым вычислителем». Но сам он оказался весьма
зависимым от высокого начальства, которое просто сказало: «Нам этого не нужно!
Счёты и голова – ничего лучше не придумаешь!»
Он рассказал про беспилотники, которые другой самородок
предлагал использовать для нужд народного хозяйства. «Авиамоделирование годится
только для детских кружков!» - сказало Начальство. Которых, заметим для
любителей истории, тогда было полным-полно. Этот самородок оказался поумнее: он выехал в
Израиль и теперь мы их закупаем беспилотники для военных и гражданских нужд
именно оттуда.
То же самое получилось с малой авиацией. «Заниматься
мелочёвкой нам не выгодно!» - хором решили руководители самолётостроительных
заводов.
Суть вопроса я, кажется, уловил. И была она отнюдь не
технического свойства. Оставалось только поблагодарить и откланяться.
***
Итак, выгодоприобретателей от исчезновения изобретателя было
более чем достаточно. Последней его остановкой, отмеченной свидетелями, стал
всё тот же НИИ. Исчезнуть внутри было слишком уж маловероятно. Оставалось
выяснить, куда он направился после. Чтобы это выяснить, самым подходящим
казалось ещё раз поговорить с бывшим вузовским дружком, с которым пропавший
собирался встретиться.
Дружок был приятным
собеседником с обаятельнейшей улыбкой, вызывавшей только доверие.
- А разве я не сказал
Вам? – удивился он самым искренним образом. – Володька должен был направиться
ко мне.
?
- Я его ждал на даче,
- заметил моё недоумение собеседник. У меня небольшой междусобойчик
нарисовался. Мой зам издал небольшую книжечку. Так, ничего особенного –
популяризация науки. Он хотел нас всех пригласить в ресторан, а я его уговорил
отметить у меня на даче. Тут и не так жарко, и речка рядом, и зелень на столе
своя, и воздух сосновый. А места – так сколько хочешь! И солнце светит.
Ибо есть на свете люди, которым всегда светит солнце, в то
время как другим не светит ничего. Хотя, казалось бы, уж по крайней мере, солнечного-то света должно было бы хватать на
всех. Теперь впору было смотреть на собеседника не вопросительно, а
восклицательно. Хорошенький поворотик. Встретиться на городской жилплощади и
встретиться за городом – это не совсем одно и то же. Тем более, что жилплощадь
располагалась в двух шагах от работы. Эти шаги я прошагал несколько раз взад и
вперёд, опрашивая лавочников и дворников – никто моего подопечного не опознал.
- Володька успел что-нибудь рассказать о причине своего
приезда в столицу?
- Да, конечно: он хотел, чтобы я проверил правильность
расчетов одного узла. Они там у вас собираются производство запустить. Завод,
правда, бывший военный, но половину оборудования уже растащили, военных заказов
нет, работает только участок по ковке художественных заборов, поэтому Володька
просил помочь. А я ему посоветовал обратиться на завод в Подмосковье. Тут
совсем неподалёку. Завод в хорошем состоянии – проще было бы начать работу.
Может, он туда направился? – спросил вдруг вузовский дружок с таким видом,
словно только что догадался о такой возможности. Улыбка, как и прежде, вызывала
безграничное доверие.
- Кстати, у тамошнего начальника должны быть копии
производственной документации: он по этой части человек въедливый, пока не
посмотрит техническое обоснование и
разговаривать не захочет, - снова расплылся вузовский дружок в обаятельнейшей
улыбке.
Ещё один поворотик: ни о каком заводике Грязнуля даже не
заикнулся. То ли сам не знал, то ли мне не хотел говорить.
- Давайте завтра вместе съездим, да поговорим, - предложил
дружок с видом человека, привыкшего помогать ближнему. Не оставалось ничего
другого, как согласиться.
Утром меня нашёл в гостинице его водитель, детина среднего
роста и очень крепкого телосложения, извинился от имени начальника – того
срочно вызвали куда-то --- и сказал, что он с легковушкой на весь день в моём
распоряжении.
Я сел на переднее сиденье, чтобы лучше разглядеть дорогу на
случай, если понадобиться ехать ещё раз. Далеко ехать не пришлось. Заводик не
производил впечатление процветающего: ворота распахнуты, из охраны одна собака.
Да и та охраняла скорее свою будку, чем родное предприятие. Больше никаких
живых существ видно не было. Мы въехали внутрь и остановились у какой-то
емкости, напоминающей врытую на две трети в землю железнодорожную цистерну.
- Ну, пойду поищу
начальство, - сказал я, берясь за ручку дверцы. Водитель повернул голову ко
мне, словно собираясь что-то сказать, и в этот миг я краешком глаза увидел, как
что-то пошевелилось позади. Не успел я повернуть голову, как удавка затянула
мне шею. Попытался схватиться за неё руками, чтобы ослабить стянувшую горло
верёвку, да куда там. Водитель спокойно достал сигарету и закурил, щелкнув
дорогой зажигалкой. Вдруг всё изображение – водитель с зажигалкой, приборная
доска, заводской двор – поплыли у меня перед глазами и начали краснеть. Я почти
потерял сознание, как вдруг удавка ослабла. Невероятным усилием я распахнул
дверцу и, вывалившись наружу, упал на четвереньки.
Красная пелена спадала медленно. Когда я чуток очухался, из
красной пелены выступили на свет несколько человек. Недовольный Грязнуля с
обрезом в руках отчитывал плотного приземистого паренька:
- Тебе бы только кулаками махать!
На земле скорчился
человек, больше похожий на подростка. Лицо только уж больно гнусное. Такие
приобретают долгой порочной жизнью. Судя
по тому, как у него была свёрнута шея, исправиться возможности у него не предвиделось.
Рядом с Грязнулей стоял Мозга и молча смотрел на
происходящее. Перед ними на коленях
стоял водитель. Руки водителя были связаны за спиной, на любу стремительно
набухал сочившийся кровью кровоподтек.
- Ну что, будешь говорить? Где Володька? – повернулся
Грязнуля к водителю.
- Расскажу, если хотите.
И действительно рассказал. Я в прошлый раз возвращался,
опросив предварительно людей на станции отбытия, расположенной неподалёку от
НИИ, и на станции прибытия в дачный посёлок. Никто Володьку не признал. И не
удивительно: Володьку убили на подходе к
станции. От НИИ до станции можно за полчаса
добраться на автобусе – пять остановок в объезд. А можно пройти за семь
минут пешком напрямую.
Естественно, Володька,
человек с этими местами знакомый, пошёл пешком. Там его и подловили.
Расчет был точным, хотя и незамысловатым.
- И где же труп? – спросил Мозга, желавший удостовериться в
смерти нужного человека.
- Там колодец имеется, прямо в посадочках, а под ним стоки
чуть не со всей Москвы собираются – туда мы его и сбросили.
- Врешь, поди? – не терял надежды увидеть живым Володьку
Грязнуля.
- А ты нырни, проверь, - оскалился водитель-душегуб.
Грязнуля был не из тех, с кем можно было так шутить.
Особенно он не был расположен к шуткам теперь. Он молча поднял обрез на уровень
головы водителя – и дробь превратила лицо наглеца в кровавое месиво.
После этого они подхватили сразу обмякшее тело, протащили
его несколько шагов к цистерне, открыли крышку и сбросили внутрь. Послышался
плеск и запах, какой бывает на гальваническом производстве. Туда же плюхнулся и
порочный подросток.
Я всё ещё стоял на четвереньках, словно далёкий предок,
только что спустившийся с древа познания Добра и Зла и ещё не успевший
освоиться в новой обстановке. И даже то обстоятельство, что в это время вся
страна стояла на коленях, не утешало. Двое крепких ребят подхватили меня под
руки. Подумалось: «Моя очередь». В конце концов, нельзя не признать, что лишний
свидетель в таких делах не очень нужен.
Но, вместо того, чтобы сбросить вашего покорного слугу в ту же
ёмкость, меня развернули и поволокли ко
второй тачке, появившейся, пока я приходил в себя . «Разумно, - отметил мой
угасающий мозг: - не следует класть все яйца в одну корзину, а все трупы в одну
ёмкость». Кроме того, по пути боковое зрение подсказало, откуда взялась удавка:
покрывало с заднего сиденья было сброшено, а под ним зияло пустое место, в
котором свободно мог уместиться человек небольшого роста. Багажни к второй
легковушки был предусмотрительно открыт. Но меня бросили не в багажник, как
можно было бы ожидать, а на заднее сиденье второй тачки, Мозга сел за баранку,
- Продашь тачку – и догоняй нас, - сказал Грязнуля своему
второму спутнику, стоявшему у привезшей меня на место казни первой легковушки,
захлопнув багажник и садясь на переднее
кресло рядом с водителем. Тот молча кивнул головой и сел в тачку. Пока он
заводил двигатель, мы уже выехали с завода через приветливо распахнутые ворота.
Собака, охранявшая свою будку, как часовой, которого забыли
снять в спешке при роспуске очередной воинской части, залилась злобным лаем,
словно еще один ведущий с Главдальновиденья, которого взяли на работу для
борьбы с большевизмом, а он не смог остановиться и после победы над ним.
За воротами тачка развернулась и, переваливаясь с боку на
бок, вползла в осенний лес цвета увядшей мечты. На душе у меня было как-то по-особенному
паскудно. Многое знание рождает многую скорбь. Даже если не возникает желание
использовать знание для личного обогащения., которое вызовет встречное желание
заинтересованных лиц доставить вам побольше скорби. Не первый день иду я по
жизни за своими заказчиками, а под ногами хрустят сломанные судьбы, увядшие
мечты, разбитые иллюзии, кровоточат разбитые сердца и порхают не сбывшиеся надежды – всякого навидался, но
чтобы так, как сегодня…
Жизнь любит подкидывать подляночки для людей земнородных. Причём
делает это в тот самый миг, когда человек полон уверенности в своей удаче. Как
в одной старой ленте про войну, где вышедшие из окружения бойцы едут в тыл на
переформирование. После многих дней
блуждания по вражеским тылам, когда смерть подстерегает человека каждое мгновение, они веселы, потому что
впереди у них возможность отъесться после многих недель голодания, отоспаться
на белых простынях, написать письма семье - а навстречу им немецкие танки,
потому что опять прорыв, и им нечем даже отстреливаться, потому что оружие они
уже сдали.
Потом невольно вспомнилось лицо жены за толстыми стёклами
очков и её слова: «Он так надеялся, так надеялся, светился весь, он же всю
жизнь об этом мечтал – ведь это же его
самый близкий друг был». Мечтатель закончил свой земной путь в подземных стоках
города в тот самый день и час, когда был больше всего уверен, что его мечта
сбылась, и искать его было бесполезно: там можно было спрятать не только труп. Что ж, деньги губят и самую большую дружбу. Похоже,
что то же самое чувствовали и мои попутчики.
- У тебя есть что выпить? – вдруг спросил Грязнуля.
Мозга молча достал початый литровый пузырь с надписью «WODKA» и изображением
какой-то германской богини на наклейке – своя водка в это время куда-то
пропала, страна усиленно завозила
заграничную - и протянул ему. Грязнуля
одним движением открутил крышку, словно голову цыпленку, глотнул и вернул Мозге. Мозга тоже сделал
чувствительный глоток. До меня очередь дошла последней. В известных кругах это называется «в раскрут
из горла». Я с удовлетворением отметил, что досталось мне больше остальных. Так
обычно и бывает: последний получает или прибавку или вовсе ничего. Но я не стал
возражать и настаивать на равенстве, поскольку считал, что честно заработал свой
доппаёк.
- Скажи спасибо вот ему, - сказал Грязнуля и, передавая мне
пузырь, указал им на Мозгу: - это он догадался к тебе втихаря охрану
приставить, сейчас бы в цистерне плавал.
- Спасибо, - вздохнул я, потому что не придумал ничего
умнее.
Я опрокинул пузырь и начал пить, растягивая удовольствие. В
это время из-за поворота показалась легковушка ГАИ, стоявшая на обочине.
Старшина лет тридцати только что остановил «москвич», водитель которого ещё не
успел выйти. Старшина поднял голову и увидел приближающуюся к нему тачку с тремя
мужиками хмурого вида, распивавшими горячительные напитки. У него начала
отваливаться челюсть, будто он собирался тоже глотнуть, но служивый сразу же
взял себя в руки, с лязгом, предполагавшим железные зубы, захлопнул рот и тут
же повернулся к вылезшему, наконец, из машины водителю «москвича», тощему
человеку в обтрёпанной ветровке, висевшей на нём, как парус в безветренную
погоду. Над ветровкой поднималось лицо щирого чуваша, судя по виду и большим
роговым очкам, какому-то школьному учителю.
В этом месте хорошо было бы закончить рассказ, как в добром
старом кино, – трое оставшихся в живых
мужиков уезжают по большаку на
легковушке куда-то в неведомую даль. Но только дело на этом не закончилось.
***
Недели через две я не спеша брёл по улице. День был
солнечный, лето уже заканчивалось, но было ещё тепло. Дел особенных не было,
поэтому ничто не мешало наслаждаться погожим деньком.
- Прогуливаемся? – спросил голос у меня за спиной.
Повернулся. Это был Могза со своей привычкой появляться за спиной неожиданно,
привычкой, оказавшейся для меня весьма
полезной. Уж не знаю, как для остальных.
Я ответил утвердительно, и мы пошли вместе.
Некоторое время шагали молча, что не удивительно, если вы не
очень хорошо знакомы друг с другом.
Вдруг над головой раздался приглушенный гул турбин. Я
невольно взглянул на небо. Там,
стремительно приближаясь к полной луне, летел самолет. Трудно было не узнать
Ту, нынче редкий, словно удача россиянина.
За ним тянулась тоненькая ниточка отработанного пара. Это вам не какой-нибудь «Боинг», за которым
тянутся две белые полосы, ровные, словно след лыжни или жизнь праведника. Хотя сразу
за «Боингом» этот лыжный след почему-то становится кривым, словно ноги
плывущего кавалериста. Я невольно
залюбовался. Для моего поколения этот самолёт был образцом скорости и красоты. Стремительный, словно человеческая жизнь, он
летел так быстро, что, казалось, бесконечный хвост не поспевал за ним, отставая
почти на длину самолета. Он долетел до Луны, одно мгновение даже казалось, что
сейчас он на нее сядет передохнуть перед дальнейшим полетом. Но самолёт не сел
на Луну и не врезался в неё, а стремительно пролетел мимо и растаял в легких
полупрозрачных облаках, а я всё не мог оторвать взгляд от исчезнувшего
самолёта. Словно в далёком детстве, когда пролетевший над головой самолёт
вызывает мечты о далёких странах, неизвестных людях, чужой, непонятной и потому
ещё более манящей жизни.
Так безотчётно мы
порой
Следим за «Боингом»
летящим
Под неподвижною
звездой
В далёкий край, где
нет страданья,
Где исполняются
желанья
И наши детские мечты.
Там небо дивной
чистоты,
Но нет пути тебе и
мне
К далёкой сказочной
стране…
- Как там, у Гоголя? – встрял в мою мечтательность Мозга: - «Любой человек хоть раз в
жизни встречает на своем пути явление, не похожее на все то, что случалось
ему видеть дотоле, которое хоть раз пробудит в нем чувство, не
похожее на те, которые суждено ему чувствовать всю жизнь».
Мой спутник тоже
посмотрел вверх, и сразу стало понятно, что парень не из тех, кто летал только
раз в жизни. С верхней полки, когда поезд резко остановился.
- Что, детство вспомнилось? Дальние страны, небось, всё ещё
манят? – усмехнулся он. – Мы вот во
дворе, когда осенью съезжались в город, начинали с выяснения, кто на каких
самолётах летал. Тогда с этим как-то попроще было – то на море летали, то к
родственникам в соседний город.
Плотина молчания была прорвана, сразу появилось что-то
общее, близкое. Мы шли рядом и вспоминали, что находилось на том или ином месте во времена нашего детства. На
углу жилого дома была забегаловка, где стояли первые в городе автоматы по
продаже дешевого вина для взрослых и какао для детей. Это было какое-то чудо.
Вы бросали тяжёлый медный пятак в прорезь, и вам наливался гранёный стакан
горячего какао. Вспоминали ларьки с
мороженым или газировкой, лавчонки с волшебным хламом и уценёнными карманными
фонариками по пять копеек с линзами вместо стёкол.
- А в этом дворе я жил, - сказал Мозга, как мне показалось,
с легким вздохом.
Это была самая обычная «хрущёвка» втиснувшаяся между двумя
«сталинками», словно сам Хрущёв между Лениным и Сталиным в мавзолее.
- Знаешь, тут со всех сторон заборы были. Как же я эти
заборы ненавидел! Мы всей школой два раза в год на демонстрации ходили.
Школьников пропускали самыми первыми, а
домой я попасть не мог - единственный
вход перекрывала милиция. Поэтому приходилось или через забор лезть или ждать,
пока демонстрация закончится. А забор-то не обычный, сделан из железных копий.
Моя соседка однажды зацепилась за остриё такого копья и повисла. Смех, да и только.
Помнил я эти заборы. С одной стороны железный, из копий, с
двух других деревянный, из не струганных досок. За этим не струганным забором,
покрашенным в зелёный цвет, находился какой-то участок по производству сладостей.
Время от времени из-за забора прилетали
сладости, похищенные работниками участка. Их уже поджидали родственники и
друзья работников, потому что иначе их подбирали торчащие во дворе целыми днями
мальчишки. .
Теперь заборов не было – иди, куда хочешь. Для удобства
передвижения на месте зелёного забора и перенесенного куда-то производственного участка даже разбили
зелёный пятачок и проложили асфальтовую дорожку, широкую, словно путь молодёжи
в нашей стране. Только идти по ней было некуда, потому что демонстрации однажды
закончились, да и сам Мозга переехал на другой конец города.
И вдруг мне стало безумно жаль эти покосившиеся заборы,
перегородившие мальчикам путь в Большую Жизнь. Эта жалость - как первый седой волос, который вы заметили у
себя. И в первый раз появившееся желание
вырвать этот волос, чтобы не портил впечатление. И жалость к старым заборам
тоже выдрать, как этот волос.
Первую половину жизни человек радуется прогрессу, когда
сносятся целые кварталы старья и на их месте возводится что-то новое и
современное. А во вторую половину – каждый снесённый дом воспринимается, как
кусок жизни, оторванной лично от тебя.
Новые поколения вступают в Большую Жизнь, с радостью и
ликованием ломая старые заборы и обычаи и строя новые дома, чтобы через
несколько десятилетий, в свою очередь, уступить место другим, ещё более
непохожим.
Теперь дом сиротливо стоял неухоженный и беззащитный, словно
голый, открытый всем ветрам среди окружавшего его враждебного пространства.
Открыв двери подъезда которая, впрочем,
редко закрывалась, потому что застревала в открытом положении, - жильцы прыгали в окружающее пространство Дикого Поля, словно
в море из лодки. И некому было защитить его, потому что мальчики ушли
далеко-далеко, в дальнее плаванье по Большой Жизни. Возможно, Мать-Природа
задумала так, чтобы Человечество могло распространиться на значительные
расстояния.
- Да! Вернуться бы хоть на полчасика назад, в беззаботное
детство, прожить эти полчаса, не огорчая родителей, - сказал вдруг Мозга то ли
с полуулыбкой, то ли без шуток. Надо признать, Мозга явно видел меня насквозь.
***
Пора было расставаться: наши пути расходились в разные
стороны. Вдруг он посмотрел на меня, словно селянин, приехавший в город купить
паровую молотилку, а ему подвернулся жеребец в моём лице, и он задумался, на
что выгоднее потратить деньги. И вдруг спросил совершенно ровным голосом:
-У тебя номер телефона не изменился?
Вопрос поставил меня в тупик, словно старый паровоз. Потому
что телефон для людей моего ремесла – это необходимое условие существования.
Если я буду менять номера, меня просто не смогут разыскать заказчики.
- Нет, разумеется.
- Если тебе однажды позвонят, ты трижды спросишь, кто, а
звонивший положит трубку – бросай всё и беги.
Сказанное настолько не имело ничего общего с предыдущим
разговором, что я совершенно растерялся, а мой собеседник махнул мне на
прощание рукой и пошёл своей дорогой. Пошёл, как вскоре выяснилось, чтобы
исчезнуть из моей жизни навсегда, успев, однако, оказать мне одну весьма
существенную услугу.
Недели через полторы случилось следующее: всю ночь мне
снилась гнусная старушонка, почему-то пытавшаяся проникнуть ко мне сквозь окно
третьего этажа. Она лезла назойливо, словно муха. Все попытки отогнать её
оказывались тщетными. В конце концов, я потерял терпение и хотел дать ей пинка,
но в этот миг мне на шею легли чьи-то холодные пальцы. Я проснулся в холодном
поту. На часах было 3.45. Время, когда рождаются или умирают большинство людей. Уснуть я уже не надеялся и сел попить чайку. А
часа через полтора в моей берлоге раздался звонок. Я снял трубку и сказал:
- Слушаю.
На том конце провода что-то тихо потрескивало, но не было
слышно ни слова.
- Слушаю, снова повторил я.
Опять тишина и потрескивание.
- Я слушаю!- повысил я голос уже с некоторым раздражением.
На том конце положили трубку. Я ясно слышал, как она звонко
стукнулась о рычаги. Значит, дело не в неисправной связи. Передо мной сразу же
возникло лицо Мозги. Он усмехнулся с таким видом, будто хотел сказать:
- Ну, я предупредил, а уж дальше сам думай, что делать.
Сначала мне вспомнился известный розыгрыш американских
ученичков, направивших нескольким уважаемым людям послание с одной строчкой: «Всё
раскрыто, спасайтесь!» И все эти
уважаемые люди дружно бежали из города. Я не знал о каких-либо нарушениях
закона с моей стороны. Но это не значит, что о них не знали другие. Более того,
я знавал людей, которые были совершенно ни в чём не виноваты. И большая часть
жизни они потратили на то, чтобы доказать, что в клоповнике их держат безвинно.
Поэтому я не стал искушать Судьбу, а схватил свою дорожную
сумку, бросил в неё бритву и три рубашки, после чего отбыл в неизвестном
направлении. И, как впоследствии выяснилось, правильно сделал.
В этот день прошла Большая Облава. Такая большая, что о ней
потом ещё долго вспоминали в городе. Все
новости были полны рассказами о выбитых дверях,
гонках по крышам, прыжкам в нижнем белье из окон. Проводили облаву москвичи. Из местных в
известность поставили только лично начальника УВД. Да и то за десять минут до
её начала. В ходе облавы организованной преступности был нанесён сокрушительный
удар, за который получили звания и награды многие, - шайка Грязнули была схвачена полностью.
Точнее, почти полностью. Ушел только один. Не сложно догадаться, что это был
Мозга. Рассказывали даже, что он оставил на столе записочку, в которой
говорилось, что, если не званные гости устанут его ждать, они могут скоротать
время, сварив кофе. Кофе и пилёный сахар стояли на столе.
Как я мог догадаться, Грязнуля разочаровался в моих
способностях. Но надежд закончить дело не оставлял. Просто потому, что оно
позволяло ему стать обычным успешным предпринимателем, оставив навсегда
разбойную стезю. И тогда были задействованы другие силы. Последовал скоротечный
суд и длительные сроки. А потом один за другим начали умирать люди, которые
были причастны к этому делу. В это трудно поверить, но первым умер от какой-то
сверхскоротечной чахотки здоровяк Грязнуля. Потом грузовик сбил сослуживца
Володьки, того самого, который описал мне нравы учёного мира. Знаток учёного
мира переходил улицу пьяным и в неположенном месте. Были также убийства,
самоубийства и смерть от несчастного случая.
Прошло много лет. Сегодня уже мало кто помнит Грязнулю и его
людей. Многие из тех, кто мог бы помнить, лежат на кладбище под чёрными
мраморными плитами. Кое-кому повезло больше, и теперь, вместо того, чтобы
грабить предпринимателей, они сами стали предпринимателями и ведут жизнь
добропорядочных буржуа. Но каждый раз, когда я прохожу по улице, где жил Мозга,
или вблизи неё, я делаю крюк и сворачиваю в знакомый двор. Мозга
не был мне ни родственником, ни даже приятелем, но, когда я вижу этот двор, я вспоминаю его, и становится
грустно.
Однажды я вдруг представил себе, как через много-много лет,
когда это дело забудется окончательно, на склоне дней своих Мозга вернётся в
город, придёт в этот двор, может быть, даже купит жильё в «хрущевке», и,
положив руки на деревянную тросточку, будет сидеть на скамеечке-завитке
брежневской поры, глядя на детей, играющих под неизменным деревянным грибком,
раскрашенным почему-то обязательно под мухомор. И будет вспоминать игравшего
там когда-то мальчугана в коротких
штанишках с исцарапанными коленями и разбитой о ножной мяч обувкой. Того
самого, который потом вырос и стал Мозгой. Любопытно, что бы они сказали друг
другу? И что бы я мог сказать им обоим? Что им необходимо срочно встать на путь
исправления? Только у меня не было уверенности, что они нуждаются в
исправлении?
Снова и снова перед моими глазами проходят толковые люди,
прожившие бестолковую жизнь. Иногда даже складывается впечатление, что эти ребята
- не самые плохие люди. Хотя, конечно, не ангелы. Что-то неправильно устроено в
этом мире. Кто знает, окажись они в других условиях, глядишь, немалую пользу
могли бы принести стране. Если бы тот же Мозга попал в приличную Контору - ведь он наверняка генералом бы стал!
Но это только размышления и не более того.
Пырков Евгений
Комментариев нет:
Отправить комментарий