Опубликовано 05.10.2018
автором
Оксана Снегирь
в разделе Общество и его культура
октябрь
1993
Пришёл октябрь. Опять традиционно по всей стране прошли митинги в память жертв расстрела Верховного Совета в 93 году.
Опять были биения в грудь, надрывные речи о павших и гневные возгласы, проклятия и требования возмездия в адрес ельцинских палачей.
И опять на этих митингах не было сказано одного – правды.
А правда такова.
Главные преступники и виновники трагедии 93 года – депутаты Верховного Совета. Если ельцинские палачи – мерзавцы и выродки – то депутаты Верховного Совета в десять раз подлее и омерзительней. Если ельцинисты заслуживают суда – то ещё раньше надо судить депутатов Верховного Совета.
Ярославский депутат, Анатолий Грешневиков – участник событий 93 года, один из защитников Белого дома. Он написал об этом книгу – «Расстрелянный парламент».
Это – красноречивый документ. Грешневиков писал с тем, чтобы создать апологию защитников Верховного Совета и заклеймить позором их убийц. Но на самом деле этот документ в первую очередь разоблачает самих депутатов, показывает, за что в действительности они повели людей на смерть, что в действительности представляли из себя эти депутаты.
Советские граждане, которые пожертвовали своей жизнью в те дни, которые были раздавлены гусеницами танков и сгорели заживо в стенах Белого дома, – верили, что они защищают Советскую власть, её последние остатки. Их мы чтим и склоняемся перед их памятью. Но они были жестоко обмануты. Нет, не Советскую власть, не социализм они защищали.
А что же они защищали? За что пролили свою кровь?
Ответ – они защищали амбиции и иллюзии мелкой буржуазии, так называемых «народных избранников». Эти «народные избранники» за два года работы в Верховном Совете сделали всё возможное, чтобы уничтожить последние остатки Советской власти и социализма, чтобы проложить путь капитализму. Все законы, которые они приняли за два года, имеют эту и только эту цель – окончательное и бесповоротное уничтожение социализма, социалистической экономики и создание законодательной базы для экономики, основанной на частной собственности, то есть, капитализма.
Когда же капитализм – с их деятельной помощью – вступил в свои хозяйские права и показал им своё зверское лицо – они всполошились и пошли на попятные. Они попытались задним числом что-то исправить, заявить какой-то протест, выразить своё несогласие – когда уже было поздно, когда дело уже было сделано.
А они сами, совершив это дело, благословив капитализм именем народа, закона и государства, – выполнили свою историческую миссию – и сразу же стали ненужными, лишними тем, кто ими пользовался и их направлял. Их уже никто не слушал, никто не собирался с ними считаться. Они всё подготовили, а дальнейший, заключительный этап контрреволюции – делёжка и окончательное разграбление собственности советского народа – мог совершаться и без них. Дальше им предстояло отправиться на политические задворки, сойти на нет. Их употребили в своих целях – и выбросили за ненужностью.
В заключительном этапе буржуазной контрреволюции, который носит имя Перестройка, депутаты сыграли жалкую роль наивных и напыщенных простаков.
Что происходило тогда? Мировой капитал в лице буржуазии ведущих капиталистических держав пошёл в окончательное, решительное наступление на советский социализм – с тем, чтобы, уничтожив советский социализм, потом вообще уничтожить социализм на планете. Для мирового капитала это был вопрос жизни и смерти. Он не мог допустить существования на планете ненавистного ему строя, который являлся его постоянным отрицанием и разоблачением, постоянной угрозой для его власти. Капитал должен был или полностью уничтожить социализм на планете – или сам готовиться к гибели. Погибать капитал не хотел, отказываться от своих громадных богатств и своей власти не собирался. Он пошел в наступление.
А внутри страны духовные единомышленники западных капиталистов – новая теневая советская буржуазия – стремились к той же цели – к полному и окончательному уничтожению социализма. К началу Перестройки они представляли из себя полностью сформировавшийся класс, сплочённый общими классовыми интересами. За десятилетия брежневского правления он достиг могущества, сосредоточил в своих руках огромную власть и огромные богатства. Ему прикрыто и косвенно служил партийный и чиновничий аппарат. Ему по факту принадлежало около четверти народного хозяйства – так называемая теневая экономика. Это были типичные дельцы, хищники, трезвые и циничные, без сентиментов и без иллюзий. Они хорошо знали, что им надо. Им надо было дорваться до власти, объявить своё господство открыто, не боясь и не таясь, и заняться грабежом уже на законных основаниях.
И в этом классу буржуазии, трезвым и циничным хищникам, послужили позднесоветские обыватели. Это были уже не революционные рабочие семнадцатого года, ломавшие хребет царизму и утверждавшие диктатуру пролетариата. Это был и не рабочий класс первых сталинских десятилетий, который хорошо помнил, что такое капитализм и власть буржуазии, и был готов умереть, но не возвращаться под ярмо к толстосумам. Позднесоветские обыватели утратили духовное и классовое родство со своими героическими прадедами. Пролетарского сознания у них не было. Следовательно, идеологией пролетариата – марксизмом-ленинизмом – они не владели. Значит, в общественных процессах не разбирались, правильно оценить то, что происходило с советским обществом, они не могли.
В головах у них царила каша из всевозможных иллюзий. Например, обыватели воображали, что к ухудшению нравственной атмосферы позднесоветского общества привело «забвение традиций», «отказ от духовности», и т.п. И верили, что для улучшения нравственности общества необходимо «возродить духовность», «вернуться к корням» (т.е. к религии и чуть ли не к воззрениям сословного общества), «покаяться за грех цареубийства». Революцию они уже под влиянием либеральной пропаганды ненавидели, своих прадедов – героических революционных рабочих – честили «пьяной матроснёй» и «хамами». Зато умилялись над царём, белогвардейцами, аристократами, помещиками, поручиками Голицыными. Словом, над дореволюционным классом эксплуататоров, которые их прадедов за людей не считали и жилы из них вытягивали.
Депутаты Верховного Совета как раз и были такими обывателями с кашей в голове и с высокопарными речами на устах. Они в отличие от новых дельцов смутно понимали, что происходит, к чему идёт дело, кому и для чего всё это надо. Они тоже верили, будто цель контрреволюции – «возродить духовность», «вернуть Россию к её исконным ценностям» и прочее.
Новая буржуазия не мешала им предаваться иллюзиям и болтать о духовности, пока они служили её интересам – прокладывали дорогу капитализму. Настоящим генератором и дирижёром контрреволюции была, конечно, она, в её интересах шли процессы разрушения социализма. Но она до поры до времени позволяла депутатам воображать себя государственными мужами и думать, будто они спасают отечество и «возвращают Русь к истокам». Когда же они сделали то, что от них требовалось, когда буржуазия убедилась, что власть уже в её руках, – депутаты стали ей не нужны.
Ельцин – вернее, те, кто за Ельциным стояли, – дали понять депутатам, что они, в сущности, никто, и цацкаться с ними не будут. Теперь им надо помалкивать и не путаться под ногами, не мешать своими капризами серьёзным людям, которые собираются заняться серьёзными вещами – то есть, поскорее прибрать к рукам советские предприятия и начать обогащаться. Причём «народным избранникам» указывали их место в подчеркнуто грубой и унизительной форме. Укрощение строптивого парламента совершалось намеренно хамскими методами.
Этого депутаты не могли перенести. Только что они себя осознавали историческими деятелями, государственными мужами, они «возвращали Россию на её исконный исторический путь», «к корням и истокам», гордились величием своей миссии – и вдруг им так неделикатно дали понять, что они просто обслуга крупных воротил, лакеи, и ничего больше!
Оскорблённые и обозлённые своим бессилием, потерей своей прежней значительности – депутаты решились на бунт. Они захотели доказать себе и всем вокруг, что они не простаки, не мелкие сошки, которые помогли прийти к власти крупным хищникам, – а действительно народные вожди. Ради этого – чтобы вернуть себе сознание своей исторической важности – они и позвали народ на баррикады в октябре 93 года. За амбиции мелкой буржуазии советским гражданам предстояло заплатить своей кровью – самым совестливым и самоотверженным из них.
В книге Грешневикова мы видим, как шаг за шагом, этап за этапом в лицах разыгрывается эта историческая драма (в которой рядовые защитники сыграли роль жертв, а «народные избранники» – роль клоунов и провокаторов).
Сам Грешневиков, конечно, смотрит на это по-другому. Он видит в действиях депутатов героизм и даже величие. Это неудивительно. Грешневиков по своему классовому самосознанию – типичный представитель мелкой буржуазии. Все его поступки и слова несут на себе печать двойственности, постоянного межевания между буржуазией и пролетариатом. По своим политическим убеждениям он – русский националист, православный патриот, почвенник, державник, деревенщик. Он понимал происходящие события так же, как их понимали депутаты Верховного Совета. Поэтому ему и чудилось величие в поступках депутатов. Он не понял одного – что рядовые защитники Дома советов, простые советские граждане, вышедшие по зову депутатов на улицы, – действительно являлись героями исторической драмы. Они были представителями советского народа, который инстинктивно чувствовал всю подлость совершающейся контрреволюции, чувствовал, что его предают, вонзают ему нож в спину, но что именно делать – не знал. В гневе и отчаянии народ пошел на действия, которые были благородными по своим чувствам, но бесполезными и обречёнными по исторической сути. Рядовые защитники Дома Советов выражали именно трагедию преданного и обманутого народа, были героями народной драмы. А сами депутаты Верховного Совета – всего лишь деятели пошлого фарса, отталкивающие, бездарные и жалкие.
Показывая противостояние между президентом Ельциным и депутатами Верховного Совета, Грешневиков всячески подчёркивает грубость, низость, самодурство «диктатора» Ельцина. И наоборот – благородство, мужество и самоотверженность «народных избранников».
Но вот вопрос – почему Президент и депутаты противостоят друг другу? За что они борются? Может быть, Ельцин против Советской власти – а депутаты за Советскую власть? Может быть – ельцинисты стремятся разрушить социализм – а депутаты его защищают?
В том-то и дело, что нет! Депутаты Верховного Совета не имели ничего против капитализма. Ещё в самом начале книги Грешневиков полностью раскрывает карты. Вот что он пишет:
«Был ли Верховный Совет против приватизации вообще? Конечно, нет! Депутаты выступали за приватизацию. Но были против обмана… против методов проведения».
Открытым текстом, чёрным по-белому здесь сказано – депутаты были за приватизацию.
Но ведь этого самого хотели и Ельцин, и те, в чьих интересах он управлял! Так что же не нравилось депутатам? Грешневиков и об этом говорит совершенно открыто: им не нравились методы. Методы, которые использовали ельцинские кукловоды, – казались им слишком уж грубыми и циничными. А эти в самом деле потеряли голову от жадности и от нетерпения поживиться богатейшими и уникальными советскими предприятиями, рвали и хапали безо всякого стеснения, наплевав на всякие приличия. Ну, а депутатов такой обнажённый цинизм оскорблял, им хотелось, чтобы это всё совершалось как-нибудь более пристойно.
Вот к чему сводились все разногласия между Ельциным и депутатами. Вот за что эти подонки позвали людей на баррикады. И вот за что по их зову пошли умирать простодушные советские граждане!
Так называемые народные избранники готовили нам тот же самый капитализм и наёмное рабство. Но они и тут были верны себе. Как настоящие мелкие буржуа, они были лишены смелости и нахрапа крупных хищников, крупных буржуа. Они сыграли ничуть не менее подлую роль – но просто были жиже, трусливее и лицемернее. В силу своей мелкобуржуазной слабонервности и сентиментальности, своих маниловских иллюзий они не смогли принять именно методов крупных хищников, их откровенной жадности, их обнаженного цинизма.
Они хотели продолжать верить в такой капитализм, какого не бывает и не может быть, – в приличный, пристойный, добропорядочный капитализм.
В своё время они много сделали для разрушения советского строя, для продвижения контрреволюции. Они внесли свою посильную лепту в очернение Советской власти.
Они тоже заявляли, что семьдесят лет советского строя – кромешная тьма, «отказ от всего исконного, русского», что большевики за эти семьдесят лет только тем и занимались, что разрушали нашу духовность, топтали наши традиции и веру, и тому подобное.
Они тоже с дрожью в голосе возглашали, что настало время вернуть Россию на её исконный исторический путь, откуда её совлекли проклятые богоборцы-большевики, – к вере и духовности, к корням и истокам, к попам и молитвам, и пр.
И вдруг они прозрели. Вдруг они увидели, что все высокопарные фразы про духовность – шелуха для отвода глаз. Что настоящая цель контрреволюции была не «возвращение к корням и истокам» – а нажива, присвоение советских предприятий, короче – грабёж. А сами они не спасители отечества, а простаки, которых использовали более умные, хитрые и циничные.
Увидев это – депутаты возмутились. Они возмутились против своего ничтожества и против той жалкой роли, которую они, оказывается, сыграли. Правда, которая им открылась, была для них невыносима. И они взбунтовались – взбунтовались, чтобы сохранить свои иллюзии.
Ради этих иллюзий они и повели людей на смерть.
Можно ли после этого кричать о преступности Ельцина и его палачей – и обходить молчанием подлость и ничтожество депутатов? Если роль так называемых народных избранников во сто раз позорнее и гаже?
И во время испытания, во время осады Верховного Совета они ведут себя так же, как до этого, – как типичные мелкие буржуа – они колеблются, шатаются, трусят. Они сами не смеют идти до конца и удерживают от решительной борьбы тех, кого они призвали бороться.
Например, Грешневиков рассказывает, как депутат Бабурин, один из лидеров защитников Белого дома, не разрешил своим людям защищаться, использовать оружие, отвечать на обстрелы – потому что-де с той стороны тоже русские люди!!!
Грешневикову кажется, что это очень возвышенно и благородно – не стали стрелять в братьев, проливать русскую кровь.
На самом же деле Бабурин с компанией поступили ничтожно и опять показали себя в нелепом, жалком и подлом виде. Они просто превратили людей, которых повели за собой, – в каких-то жертвенных овец, назначили их на роль мишеней. Если депутаты не хотели проливать русскую кровь – зачем они повели людей на баррикады, зачем звали их к сопротивлению? Кто боится проливать кровь – не идёт на восстание, не призывает к оружию. Шутить с восстанием нельзя, кто вступил на этот путь, должен идти до конца, как говорил Ленин. Ленин это понимал, потому что он был революционер и вождь революционного пролетариата. А мелких буржуа хватило только на то, чтобы в запальчивости ступить на этот путь, – а идти до конца пороху не хватило, они заколебались и струсили в самом начале пути.
Можно ли себе представить, чтобы большевики в семнадцатом году разыгрывали такие позорные и смешные фарсы? Поднять народ на восстание, вооружить его – и потом струсить и уговаривать людей, чтобы они-де не пускали это оружие в ход, чтобы не проливали кровь!
Конечно, нет! Взявшись за оружие, большевики, рабочий класс – шли до конца. Они стояли насмерть, сражались до последней капли крови. Потому как они были пролетариями, у них было чёткое классовое самосознание и чувство своей классовой правоты. Идеи марксизма ярко освещали их путь, давали ясную и твёрдую программу действия. И за эту правоту и за этот путь, за дело своего класса они были готовы сражаться до последнего, без жалости к себе и без пощады к врагам, с беззаветной верой в свою победу. Как раз этого-то – чёткого классового сознания и ощущения своей исторической правоты – не было у деятелей девяносто третьего года. Классовое сознание у них было мелкобуржуазным, размытым, мутным. Никаких ясных исторических перспектив перед своим классом они не видели. Никакой твёрдой и законченной идеологии они не имели. Поэтому в их борьбе не было ни страсти, ни энергии, ни веры в победу, как у большевиков, – а были только отчаяние и обречённость. Если в семнадцатом году стояли друг против друга два полностью враждебных класса – то в девяносто третьем боролись разные фракции буржуазии – крупная и мелкая. Крупная хорошо знала, чего она хотела – разрушить без остатка социализм и прибрать к рукам советскую собственность. Ради этого она была готова на всё. Она не остановилась бы и перед полным уничтожением защитников Белого дома. Но защитники дома советов вообще не знали, чего хотели. Поэтому они только и смогли сыграть роль жертв – выйти на улицу и просто дать себя убить, не оказав даже серьёзного сопротивления. Ни одной яростной, отчаянной схватки, направленной на то, чтобы нанести урон врагам, с их стороны не было. А Бабурин, как видим, даже взял на себя роль попа и призвал их к христианскому непротивлению. Может быть, он надеялся этим растрогать врагов, усовестить их? Вот опять ничтожество, трусость и слабость мелкого буржуа!
Это и есть правда девяносто третьего года. Люди, которые в девяносто третьем году попытались стать народными вождями, – трусливые и бездарные ничтожества, жалкие комедианты.
Но самое главное – они бесстыдно обманули трудящихся. Два года в Верховном совете они помогали Ельцину, Гайдару и Чубайсу разрушать социализм, грабить и порабощать трудовой народ. Два года они своими законами подготавливали почву для частной собственности, для капитализма. А потом объявили себя защитниками народа и повели его умирать за Советскую власть, которая уже была благополучно уничтожена в том числе и их усилиями!
Поэтому депутаты Верховного Совета, которых теперь норовят представить мучениками, – намного отвратительней Ельцина и его банды. Если Ельцин – палач, то депутаты – иуды. Их в первую очередь следует проклинать и судить. Они в первую очередь несут вину за трагедию девяносто третьего года.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
Алексей Казаков НАПИСАЛ:
...понять адекватно суть осенних событий 1993 г. можно ТОЛЬКО с позиции "Истории КПСС" как АКАДЕМИЧЕСКОЙ ДИСЦИПЛИНЫ. Она - систематически развитая НАУЧНАЯ ФОРМА сознания и само-сознания советского гражданина той поры, который, "участно" или "безучастно", оказался "агентом" и "созерцателем" этой отечественной драмы. Каждому советскому студенту была подарена роскошь, не только в СССР жить, НО (!) и, одновременно,(аж с 1-го курса!) эту жизнь ПОНИМАТЬ. Стало быть, в 1993 году произошло кровавое столкновение МЕЖДУ: а)"двоишниками" И б) "троишниками" курса истории КПСС. Двоечники, наконец-то, расправились с троишниками... А запоздалые "хорошисты" 1985 -91 годов, драматично присоединившись уже к чужой сваре, пострадав заодно с последними...
 |
Опять были биения в грудь, надрывные речи о павших и гневные возгласы, проклятия и требования возмездия в адрес ельцинских палачей.
И опять на этих митингах не было сказано одного – правды.
А правда такова.
Главные преступники и виновники трагедии 93 года – депутаты Верховного Совета. Если ельцинские палачи – мерзавцы и выродки – то депутаты Верховного Совета в десять раз подлее и омерзительней. Если ельцинисты заслуживают суда – то ещё раньше надо судить депутатов Верховного Совета.
Ярославский депутат, Анатолий Грешневиков – участник событий 93 года, один из защитников Белого дома. Он написал об этом книгу – «Расстрелянный парламент».
Это – красноречивый документ. Грешневиков писал с тем, чтобы создать апологию защитников Верховного Совета и заклеймить позором их убийц. Но на самом деле этот документ в первую очередь разоблачает самих депутатов, показывает, за что в действительности они повели людей на смерть, что в действительности представляли из себя эти депутаты.
Советские граждане, которые пожертвовали своей жизнью в те дни, которые были раздавлены гусеницами танков и сгорели заживо в стенах Белого дома, – верили, что они защищают Советскую власть, её последние остатки. Их мы чтим и склоняемся перед их памятью. Но они были жестоко обмануты. Нет, не Советскую власть, не социализм они защищали.
А что же они защищали? За что пролили свою кровь?
Ответ – они защищали амбиции и иллюзии мелкой буржуазии, так называемых «народных избранников». Эти «народные избранники» за два года работы в Верховном Совете сделали всё возможное, чтобы уничтожить последние остатки Советской власти и социализма, чтобы проложить путь капитализму. Все законы, которые они приняли за два года, имеют эту и только эту цель – окончательное и бесповоротное уничтожение социализма, социалистической экономики и создание законодательной базы для экономики, основанной на частной собственности, то есть, капитализма.
Когда же капитализм – с их деятельной помощью – вступил в свои хозяйские права и показал им своё зверское лицо – они всполошились и пошли на попятные. Они попытались задним числом что-то исправить, заявить какой-то протест, выразить своё несогласие – когда уже было поздно, когда дело уже было сделано.
А они сами, совершив это дело, благословив капитализм именем народа, закона и государства, – выполнили свою историческую миссию – и сразу же стали ненужными, лишними тем, кто ими пользовался и их направлял. Их уже никто не слушал, никто не собирался с ними считаться. Они всё подготовили, а дальнейший, заключительный этап контрреволюции – делёжка и окончательное разграбление собственности советского народа – мог совершаться и без них. Дальше им предстояло отправиться на политические задворки, сойти на нет. Их употребили в своих целях – и выбросили за ненужностью.
В заключительном этапе буржуазной контрреволюции, который носит имя Перестройка, депутаты сыграли жалкую роль наивных и напыщенных простаков.
Что происходило тогда? Мировой капитал в лице буржуазии ведущих капиталистических держав пошёл в окончательное, решительное наступление на советский социализм – с тем, чтобы, уничтожив советский социализм, потом вообще уничтожить социализм на планете. Для мирового капитала это был вопрос жизни и смерти. Он не мог допустить существования на планете ненавистного ему строя, который являлся его постоянным отрицанием и разоблачением, постоянной угрозой для его власти. Капитал должен был или полностью уничтожить социализм на планете – или сам готовиться к гибели. Погибать капитал не хотел, отказываться от своих громадных богатств и своей власти не собирался. Он пошел в наступление.
А внутри страны духовные единомышленники западных капиталистов – новая теневая советская буржуазия – стремились к той же цели – к полному и окончательному уничтожению социализма. К началу Перестройки они представляли из себя полностью сформировавшийся класс, сплочённый общими классовыми интересами. За десятилетия брежневского правления он достиг могущества, сосредоточил в своих руках огромную власть и огромные богатства. Ему прикрыто и косвенно служил партийный и чиновничий аппарат. Ему по факту принадлежало около четверти народного хозяйства – так называемая теневая экономика. Это были типичные дельцы, хищники, трезвые и циничные, без сентиментов и без иллюзий. Они хорошо знали, что им надо. Им надо было дорваться до власти, объявить своё господство открыто, не боясь и не таясь, и заняться грабежом уже на законных основаниях.
И в этом классу буржуазии, трезвым и циничным хищникам, послужили позднесоветские обыватели. Это были уже не революционные рабочие семнадцатого года, ломавшие хребет царизму и утверждавшие диктатуру пролетариата. Это был и не рабочий класс первых сталинских десятилетий, который хорошо помнил, что такое капитализм и власть буржуазии, и был готов умереть, но не возвращаться под ярмо к толстосумам. Позднесоветские обыватели утратили духовное и классовое родство со своими героическими прадедами. Пролетарского сознания у них не было. Следовательно, идеологией пролетариата – марксизмом-ленинизмом – они не владели. Значит, в общественных процессах не разбирались, правильно оценить то, что происходило с советским обществом, они не могли.
В головах у них царила каша из всевозможных иллюзий. Например, обыватели воображали, что к ухудшению нравственной атмосферы позднесоветского общества привело «забвение традиций», «отказ от духовности», и т.п. И верили, что для улучшения нравственности общества необходимо «возродить духовность», «вернуться к корням» (т.е. к религии и чуть ли не к воззрениям сословного общества), «покаяться за грех цареубийства». Революцию они уже под влиянием либеральной пропаганды ненавидели, своих прадедов – героических революционных рабочих – честили «пьяной матроснёй» и «хамами». Зато умилялись над царём, белогвардейцами, аристократами, помещиками, поручиками Голицыными. Словом, над дореволюционным классом эксплуататоров, которые их прадедов за людей не считали и жилы из них вытягивали.
Депутаты Верховного Совета как раз и были такими обывателями с кашей в голове и с высокопарными речами на устах. Они в отличие от новых дельцов смутно понимали, что происходит, к чему идёт дело, кому и для чего всё это надо. Они тоже верили, будто цель контрреволюции – «возродить духовность», «вернуть Россию к её исконным ценностям» и прочее.
Новая буржуазия не мешала им предаваться иллюзиям и болтать о духовности, пока они служили её интересам – прокладывали дорогу капитализму. Настоящим генератором и дирижёром контрреволюции была, конечно, она, в её интересах шли процессы разрушения социализма. Но она до поры до времени позволяла депутатам воображать себя государственными мужами и думать, будто они спасают отечество и «возвращают Русь к истокам». Когда же они сделали то, что от них требовалось, когда буржуазия убедилась, что власть уже в её руках, – депутаты стали ей не нужны.
Ельцин – вернее, те, кто за Ельциным стояли, – дали понять депутатам, что они, в сущности, никто, и цацкаться с ними не будут. Теперь им надо помалкивать и не путаться под ногами, не мешать своими капризами серьёзным людям, которые собираются заняться серьёзными вещами – то есть, поскорее прибрать к рукам советские предприятия и начать обогащаться. Причём «народным избранникам» указывали их место в подчеркнуто грубой и унизительной форме. Укрощение строптивого парламента совершалось намеренно хамскими методами.
Этого депутаты не могли перенести. Только что они себя осознавали историческими деятелями, государственными мужами, они «возвращали Россию на её исконный исторический путь», «к корням и истокам», гордились величием своей миссии – и вдруг им так неделикатно дали понять, что они просто обслуга крупных воротил, лакеи, и ничего больше!
Оскорблённые и обозлённые своим бессилием, потерей своей прежней значительности – депутаты решились на бунт. Они захотели доказать себе и всем вокруг, что они не простаки, не мелкие сошки, которые помогли прийти к власти крупным хищникам, – а действительно народные вожди. Ради этого – чтобы вернуть себе сознание своей исторической важности – они и позвали народ на баррикады в октябре 93 года. За амбиции мелкой буржуазии советским гражданам предстояло заплатить своей кровью – самым совестливым и самоотверженным из них.
В книге Грешневикова мы видим, как шаг за шагом, этап за этапом в лицах разыгрывается эта историческая драма (в которой рядовые защитники сыграли роль жертв, а «народные избранники» – роль клоунов и провокаторов).
Сам Грешневиков, конечно, смотрит на это по-другому. Он видит в действиях депутатов героизм и даже величие. Это неудивительно. Грешневиков по своему классовому самосознанию – типичный представитель мелкой буржуазии. Все его поступки и слова несут на себе печать двойственности, постоянного межевания между буржуазией и пролетариатом. По своим политическим убеждениям он – русский националист, православный патриот, почвенник, державник, деревенщик. Он понимал происходящие события так же, как их понимали депутаты Верховного Совета. Поэтому ему и чудилось величие в поступках депутатов. Он не понял одного – что рядовые защитники Дома советов, простые советские граждане, вышедшие по зову депутатов на улицы, – действительно являлись героями исторической драмы. Они были представителями советского народа, который инстинктивно чувствовал всю подлость совершающейся контрреволюции, чувствовал, что его предают, вонзают ему нож в спину, но что именно делать – не знал. В гневе и отчаянии народ пошел на действия, которые были благородными по своим чувствам, но бесполезными и обречёнными по исторической сути. Рядовые защитники Дома Советов выражали именно трагедию преданного и обманутого народа, были героями народной драмы. А сами депутаты Верховного Совета – всего лишь деятели пошлого фарса, отталкивающие, бездарные и жалкие.
Показывая противостояние между президентом Ельциным и депутатами Верховного Совета, Грешневиков всячески подчёркивает грубость, низость, самодурство «диктатора» Ельцина. И наоборот – благородство, мужество и самоотверженность «народных избранников».
Но вот вопрос – почему Президент и депутаты противостоят друг другу? За что они борются? Может быть, Ельцин против Советской власти – а депутаты за Советскую власть? Может быть – ельцинисты стремятся разрушить социализм – а депутаты его защищают?
В том-то и дело, что нет! Депутаты Верховного Совета не имели ничего против капитализма. Ещё в самом начале книги Грешневиков полностью раскрывает карты. Вот что он пишет:
«Был ли Верховный Совет против приватизации вообще? Конечно, нет! Депутаты выступали за приватизацию. Но были против обмана… против методов проведения».
Открытым текстом, чёрным по-белому здесь сказано – депутаты были за приватизацию.
Но ведь этого самого хотели и Ельцин, и те, в чьих интересах он управлял! Так что же не нравилось депутатам? Грешневиков и об этом говорит совершенно открыто: им не нравились методы. Методы, которые использовали ельцинские кукловоды, – казались им слишком уж грубыми и циничными. А эти в самом деле потеряли голову от жадности и от нетерпения поживиться богатейшими и уникальными советскими предприятиями, рвали и хапали безо всякого стеснения, наплевав на всякие приличия. Ну, а депутатов такой обнажённый цинизм оскорблял, им хотелось, чтобы это всё совершалось как-нибудь более пристойно.
Вот к чему сводились все разногласия между Ельциным и депутатами. Вот за что эти подонки позвали людей на баррикады. И вот за что по их зову пошли умирать простодушные советские граждане!
Так называемые народные избранники готовили нам тот же самый капитализм и наёмное рабство. Но они и тут были верны себе. Как настоящие мелкие буржуа, они были лишены смелости и нахрапа крупных хищников, крупных буржуа. Они сыграли ничуть не менее подлую роль – но просто были жиже, трусливее и лицемернее. В силу своей мелкобуржуазной слабонервности и сентиментальности, своих маниловских иллюзий они не смогли принять именно методов крупных хищников, их откровенной жадности, их обнаженного цинизма.
Они хотели продолжать верить в такой капитализм, какого не бывает и не может быть, – в приличный, пристойный, добропорядочный капитализм.
В своё время они много сделали для разрушения советского строя, для продвижения контрреволюции. Они внесли свою посильную лепту в очернение Советской власти.
Они тоже заявляли, что семьдесят лет советского строя – кромешная тьма, «отказ от всего исконного, русского», что большевики за эти семьдесят лет только тем и занимались, что разрушали нашу духовность, топтали наши традиции и веру, и тому подобное.
Они тоже с дрожью в голосе возглашали, что настало время вернуть Россию на её исконный исторический путь, откуда её совлекли проклятые богоборцы-большевики, – к вере и духовности, к корням и истокам, к попам и молитвам, и пр.
И вдруг они прозрели. Вдруг они увидели, что все высокопарные фразы про духовность – шелуха для отвода глаз. Что настоящая цель контрреволюции была не «возвращение к корням и истокам» – а нажива, присвоение советских предприятий, короче – грабёж. А сами они не спасители отечества, а простаки, которых использовали более умные, хитрые и циничные.
Увидев это – депутаты возмутились. Они возмутились против своего ничтожества и против той жалкой роли, которую они, оказывается, сыграли. Правда, которая им открылась, была для них невыносима. И они взбунтовались – взбунтовались, чтобы сохранить свои иллюзии.
Ради этих иллюзий они и повели людей на смерть.
Можно ли после этого кричать о преступности Ельцина и его палачей – и обходить молчанием подлость и ничтожество депутатов? Если роль так называемых народных избранников во сто раз позорнее и гаже?
И во время испытания, во время осады Верховного Совета они ведут себя так же, как до этого, – как типичные мелкие буржуа – они колеблются, шатаются, трусят. Они сами не смеют идти до конца и удерживают от решительной борьбы тех, кого они призвали бороться.
Например, Грешневиков рассказывает, как депутат Бабурин, один из лидеров защитников Белого дома, не разрешил своим людям защищаться, использовать оружие, отвечать на обстрелы – потому что-де с той стороны тоже русские люди!!!
Грешневикову кажется, что это очень возвышенно и благородно – не стали стрелять в братьев, проливать русскую кровь.
На самом же деле Бабурин с компанией поступили ничтожно и опять показали себя в нелепом, жалком и подлом виде. Они просто превратили людей, которых повели за собой, – в каких-то жертвенных овец, назначили их на роль мишеней. Если депутаты не хотели проливать русскую кровь – зачем они повели людей на баррикады, зачем звали их к сопротивлению? Кто боится проливать кровь – не идёт на восстание, не призывает к оружию. Шутить с восстанием нельзя, кто вступил на этот путь, должен идти до конца, как говорил Ленин. Ленин это понимал, потому что он был революционер и вождь революционного пролетариата. А мелких буржуа хватило только на то, чтобы в запальчивости ступить на этот путь, – а идти до конца пороху не хватило, они заколебались и струсили в самом начале пути.
Можно ли себе представить, чтобы большевики в семнадцатом году разыгрывали такие позорные и смешные фарсы? Поднять народ на восстание, вооружить его – и потом струсить и уговаривать людей, чтобы они-де не пускали это оружие в ход, чтобы не проливали кровь!
Конечно, нет! Взявшись за оружие, большевики, рабочий класс – шли до конца. Они стояли насмерть, сражались до последней капли крови. Потому как они были пролетариями, у них было чёткое классовое самосознание и чувство своей классовой правоты. Идеи марксизма ярко освещали их путь, давали ясную и твёрдую программу действия. И за эту правоту и за этот путь, за дело своего класса они были готовы сражаться до последнего, без жалости к себе и без пощады к врагам, с беззаветной верой в свою победу. Как раз этого-то – чёткого классового сознания и ощущения своей исторической правоты – не было у деятелей девяносто третьего года. Классовое сознание у них было мелкобуржуазным, размытым, мутным. Никаких ясных исторических перспектив перед своим классом они не видели. Никакой твёрдой и законченной идеологии они не имели. Поэтому в их борьбе не было ни страсти, ни энергии, ни веры в победу, как у большевиков, – а были только отчаяние и обречённость. Если в семнадцатом году стояли друг против друга два полностью враждебных класса – то в девяносто третьем боролись разные фракции буржуазии – крупная и мелкая. Крупная хорошо знала, чего она хотела – разрушить без остатка социализм и прибрать к рукам советскую собственность. Ради этого она была готова на всё. Она не остановилась бы и перед полным уничтожением защитников Белого дома. Но защитники дома советов вообще не знали, чего хотели. Поэтому они только и смогли сыграть роль жертв – выйти на улицу и просто дать себя убить, не оказав даже серьёзного сопротивления. Ни одной яростной, отчаянной схватки, направленной на то, чтобы нанести урон врагам, с их стороны не было. А Бабурин, как видим, даже взял на себя роль попа и призвал их к христианскому непротивлению. Может быть, он надеялся этим растрогать врагов, усовестить их? Вот опять ничтожество, трусость и слабость мелкого буржуа!
Это и есть правда девяносто третьего года. Люди, которые в девяносто третьем году попытались стать народными вождями, – трусливые и бездарные ничтожества, жалкие комедианты.
Но самое главное – они бесстыдно обманули трудящихся. Два года в Верховном совете они помогали Ельцину, Гайдару и Чубайсу разрушать социализм, грабить и порабощать трудовой народ. Два года они своими законами подготавливали почву для частной собственности, для капитализма. А потом объявили себя защитниками народа и повели его умирать за Советскую власть, которая уже была благополучно уничтожена в том числе и их усилиями!
Поэтому депутаты Верховного Совета, которых теперь норовят представить мучениками, – намного отвратительней Ельцина и его банды. Если Ельцин – палач, то депутаты – иуды. Их в первую очередь следует проклинать и судить. Они в первую очередь несут вину за трагедию девяносто третьего года.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
Алексей Казаков НАПИСАЛ:
...понять адекватно суть осенних событий 1993 г. можно ТОЛЬКО с позиции "Истории КПСС" как АКАДЕМИЧЕСКОЙ ДИСЦИПЛИНЫ. Она - систематически развитая НАУЧНАЯ ФОРМА сознания и само-сознания советского гражданина той поры, который, "участно" или "безучастно", оказался "агентом" и "созерцателем" этой отечественной драмы. Каждому советскому студенту была подарена роскошь, не только в СССР жить, НО (!) и, одновременно,(аж с 1-го курса!) эту жизнь ПОНИМАТЬ. Стало быть, в 1993 году произошло кровавое столкновение МЕЖДУ: а)"двоишниками" И б) "троишниками" курса истории КПСС. Двоечники, наконец-то, расправились с троишниками... А запоздалые "хорошисты" 1985 -91 годов, драматично присоединившись уже к чужой сваре, пострадав заодно с последними...
Комментариев нет:
Отправить комментарий