Новая философская энциклопедия.
Каждый день, склоняясь над приготовлением обеда из скудных запасов перестроечного времени, домохозяйка слышит из кухонного динамика дикторские рассуждения о России, её нынешней и завтрашней судьбе. Не трудно заметить, что эти радиомудрствования ничуть не выходят за границы идей полуторасотлетней давности, когда в своих знаменитых «Философических письмах» Петр Чаадаев бился над нашими же сегодняшними смысложизненными проблемами, но только без суемудрия и нынешней легковесной болтовни. А точнее, так просто не дотягивают до них. …Очередное заседание городского семинара по русской философии как раз и было посвящено историческим урокам чаадаевских размышлений. Насколько уроки эти поучительны? Этот вопрос все же мог бы возникнуть. Ведь минуло полтора века, как никак… Ну, вот, например, один из его афоризмов-прозрений, который процитировал участник семинара В. Соловьев: «Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что не правы его противники». Мысль, подхваченная позднее и титаном русской философии Владимиром Соловьевым, и о. Сергием Булгаковым, и Владимиром Эрном, и Николаем Бердяевым. Словом, актуальная для истории России мысль. Отнюдь не потерявшая своей актуальности. С развернутым анализом этой и других важных проблем выступили на семинаре народный депутат С. Радченко, профессор А. Ветошкин, доктор философии Ю. Туедыков, кандидат философских наук В. Князев и другие. Доклад о биографии П.Я.Чаадаева прочел преподаватель технического колледжа Юрий Бутерус. …Миросозидающий характер отношений между Востоком и Западом - такова наиважнейшая проблема, думать о которой завещал нам один из зачинателей русской философской классики. Из этих вот отношений, согласно его взглядам, и складывается всемирная история человечества. У России и русского народа есть здесь свое место и своя мера влияния. Сам Чаадаев был участником Отечественной войны 1812 года. Участвовал в освободительном походе на Париж. И драматическая завязка его философских раздумий связана, на наш взгляд, вот с таким вопросом: как избежать путаницы? Вопрос, который интеллигенция и по сей день не смогла для себя и для пользы народа своего разрешить. Судите сами. В том же 12-м году коллизия между Россией и Францией решалась вооруженным практическим участием дворянских патриотов. Но ведь, по выражению Чаадаева, те же русские дворяне сами сплошь и рядом – «французы». То есть в поисках общего языка с нацианально-исторической Россией сплошь и рядом испытывают трудности практического порядка… Так вот родилась озабоченность думающих людей, как бы не смешать одно с другим: отношение своей Родины к Западу и отношение своего неродного «западного» языка к России. В истории мировой философии распутывание таких познавательных клубков, от которых зависит людская судьба, носит название «критичности». А точнее говоря, «диалектики» или «конкретности» мысли. И как философ отнюдь не провинциального масштаба Петр Чаадаев такую «конкретную критичность» проявил вполне. Всемирное место и призвание России обрисовано им так: нищета и величие. Резоны его достаточно хорошо известны. «Во Франции на что нужна мысль? – Чтоб её высказать. В Англии? – Чтоб привести её в исполнение. – В Германии? – Чтоб её обдумать. – У нас? – Ни на что!» – восклицает он. Россия живет как бы без прошедшего и будущего. То есть «вне времени», философски говоря. Хорошо это или плохо? Как посмотреть… С одной стороны, это ведет к тому, что в мировом развитии она участвовала до сих пор не столько духом своим, сколько своей политической массой, оказывая на Европу как бы чисто неорганическое влияние. А с другой, быть «вне времени» – значит находиться выше предрассудков своего времени. Пребывать «в Вечности», стало быть… Констатация обоих этих фактов, при неумении их верно «связать», и рождает до сих пор на Западе идеологию и настроение «русофобии», переходящие в русофагию. Между тем, жить «вне времени» – значит быть способным в любой момент начать принципиально новый временной ряд действий, свершить деяние, которое на языке Евангелия именуется… «Чудом». Скажем, по Канту, это означает начало творчества, «Практического Разума», этоса, «Царства Целей». А по Фридриху Ницше, Лев Творчества приходит из пустыни и превращается в невинное дитя, способное творить – так говорил его «Заратустра»… Вот почему и Чаадаев, как истинный философ, замечает: «Придёт день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы уже сейчас являемся её политическим средоточием, и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество, опирающееся на материальную силу. Таков будет логический результат нашего долгого одиночества». Короче говоря, для того, чтобы разобраться с историческим призванием России, нужно просто избегать «метафизики понятий». То есть, не допускать «неряшливого» их применения ни в своей собственной, ни в «общественной голове». Пример подобной неряшливости Чаадаев находил в аргументах славянофилов, своих друзей-оппонентов. - Как же так, - недоумевал он, - вы призываете вернуться к исконной, национальной Руси, исковерканной Петром I, а того в толк не возьмете, что сами себе уготовили логическую (и историческую) ловушку. Ведь если возвращаться от Петра назад, то лишь для того, чтобы вернуть народу его собственную сущность. То есть то, без чего ни один народ не смог бы существовать… Но народ-то наш русский, если не ошибаюсь, существует! К чему же возвращаться вы призываете тогда? Значит, Петр I сделал дело не антинациональное, а глубоко национальное. Почему народ и позволил ему свое дело сотворить. Рассуждая же иначе, вы просто не уважаете ни народа, ни царя!.. Словом, разум гласит: всякая вещь должна быть измерена своей собственной, её одной присущей меркой. В этом правиле - суть всякой мысли, даже если «вещью» такой является, скажем, сама Россия… А вот чтоб о России НЕ-мыслить – то тут все резоны хороши! Можно, скажем, не-мыслить от лица Запада, а можно не-мыслить и от лица Московской Руси. Была бы на то охота, да нерассуждающая публика… Так вот, отправляясь от анализа меланхолических настроений Екатерины Пановой – адресата своих «Философических писем» – автор переходит к России и всемирной истории, а от них – к теории познания. Не случайно в «Письмах» появляется тема религии и философии, естествознания и религии, синтетической мощи и аналитической умелости человеческого разума. Разум «мировой», «всемирный», «божественный» и «бесконечный», с одной стороны, и разум «личный» – с другой, вводят в круг интеллектуальных авторских забот такие имена, как Платон, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель. Благодаря чему Чаадаев открывает собой ту плодотворную традицию русской классической философии, которая в нашей культуре отмечена именами Ф.М.Достоевского, П.Д.Юркевича, его ученика Владимира Соловьева, Н.Бердяева и др. В общем, как ни верти, а Истина такова: без уяснения того, как относится разум «конечный» – к Разуму «бесконечному»… «умом Россию не понять…». Всякая же попытка под тем или иным предлогом избежать такой духовной работы была названа Чаадаевым «блаженным патриотизмом лени». «Он чужд мне, - говорил автор «Философических писем» позднее в письмах своим друзьям. – Нам нужен патриотизм не лени, а разума!» Резоны очевидны. Ведь не случайно говорят в народе: что вовремя не ударит в мысль, ударит в голову… Свои заметки с очередного заседания Городского семинара по русской, немецкой и греческой философии «Русский Логос» хочу завершить мыслью одного из его участников: «То, что мы обречены и сегодня ломать голову над тем же кругом вопросов, что и Чаадаев 150 лет тому назад, - сие от нас, к сожалению, не зависит. Но вот то, чтобы в головоломках этих быть хотя бы на уровне не ниже его самого – это, к счастью, зависит только от нас самих».
В.МОЛЧАНОВ, кандидат философских наук. НАУКА УРАЛА, № 12, Апрель 1992. Учредитель газеты - Уральское отделение Российской Академии наук. И. о. Редактора А.В. Застырец
----------------------------------------
А.С.ПУШКИН - П.Я.ЧААДАЕВУ ------------------------------ 19 октября (1836)
Благодарю за брошюру, которую вы мне прислали. Я с удовольствием перечел её, хотя очень удивился, что она переведена и напечатана. Я доволен переводом: в нём сохранена энергия и непринужденность подлинника. Что касается мыслей, то вы знаете, что я далеко не во всем согласен с вами. Нет сомнения, что Схизма отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые её потрясали, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это её необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех. Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т.п. Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех? Евангелие от этого разве менее изумительно? У греков мы взяли евангелие и предания, но не дух ребяческой мелочности и словопрений. Нравы Византии никогда не были нравами Киева. Наше духовенство, до Феофана, было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма и, конечно, никогда не вызвало бы реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве. Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и всё. Оно не принадлежит к хорошему обществу. Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже отдельные усобицы – разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие – печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие её могущества, её движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, - как, неужели всё это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Пётр Великий, который один есть целая всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог её дал.
Вышло предлинное письмо. Поспорив с вами, я должен вам сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь – грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству – поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши исторические воззрения вам не повредили... Наконец, мне досадно, что я не был подле вас, когда вы передавали вашу рукопись журналистам. Я нигде не бываю и не могу вам сказать, производит ли статья впечатление. Надеюсь, что её не будут раздувать. Читали ли вы 3-й № «Современника»? Статья «Воль тер» и Джон Теннермои, Козловский стал бы моим провидением, если бы захотел раз навсегда сделаться литератором. Прощайте, мой друг. Если увидите Орлова (?) и Раевского (?), передайте им поклон. Что говорят они о вашем письме, они, столь посредственные христиане?
Подготовил В. А. МОЛЧАНОВ.
Каждый день, склоняясь над приготовлением обеда из скудных запасов перестроечного времени, домохозяйка слышит из кухонного динамика дикторские рассуждения о России, её нынешней и завтрашней судьбе. Не трудно заметить, что эти радиомудрствования ничуть не выходят за границы идей полуторасотлетней давности, когда в своих знаменитых «Философических письмах» Петр Чаадаев бился над нашими же сегодняшними смысложизненными проблемами, но только без суемудрия и нынешней легковесной болтовни. А точнее, так просто не дотягивают до них. …Очередное заседание городского семинара по русской философии как раз и было посвящено историческим урокам чаадаевских размышлений. Насколько уроки эти поучительны? Этот вопрос все же мог бы возникнуть. Ведь минуло полтора века, как никак… Ну, вот, например, один из его афоризмов-прозрений, который процитировал участник семинара В. Соловьев: «Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что не правы его противники». Мысль, подхваченная позднее и титаном русской философии Владимиром Соловьевым, и о. Сергием Булгаковым, и Владимиром Эрном, и Николаем Бердяевым. Словом, актуальная для истории России мысль. Отнюдь не потерявшая своей актуальности. С развернутым анализом этой и других важных проблем выступили на семинаре народный депутат С. Радченко, профессор А. Ветошкин, доктор философии Ю. Туедыков, кандидат философских наук В. Князев и другие. Доклад о биографии П.Я.Чаадаева прочел преподаватель технического колледжа Юрий Бутерус. …Миросозидающий характер отношений между Востоком и Западом - такова наиважнейшая проблема, думать о которой завещал нам один из зачинателей русской философской классики. Из этих вот отношений, согласно его взглядам, и складывается всемирная история человечества. У России и русского народа есть здесь свое место и своя мера влияния. Сам Чаадаев был участником Отечественной войны 1812 года. Участвовал в освободительном походе на Париж. И драматическая завязка его философских раздумий связана, на наш взгляд, вот с таким вопросом: как избежать путаницы? Вопрос, который интеллигенция и по сей день не смогла для себя и для пользы народа своего разрешить. Судите сами. В том же 12-м году коллизия между Россией и Францией решалась вооруженным практическим участием дворянских патриотов. Но ведь, по выражению Чаадаева, те же русские дворяне сами сплошь и рядом – «французы». То есть в поисках общего языка с нацианально-исторической Россией сплошь и рядом испытывают трудности практического порядка… Так вот родилась озабоченность думающих людей, как бы не смешать одно с другим: отношение своей Родины к Западу и отношение своего неродного «западного» языка к России. В истории мировой философии распутывание таких познавательных клубков, от которых зависит людская судьба, носит название «критичности». А точнее говоря, «диалектики» или «конкретности» мысли. И как философ отнюдь не провинциального масштаба Петр Чаадаев такую «конкретную критичность» проявил вполне. Всемирное место и призвание России обрисовано им так: нищета и величие. Резоны его достаточно хорошо известны. «Во Франции на что нужна мысль? – Чтоб её высказать. В Англии? – Чтоб привести её в исполнение. – В Германии? – Чтоб её обдумать. – У нас? – Ни на что!» – восклицает он. Россия живет как бы без прошедшего и будущего. То есть «вне времени», философски говоря. Хорошо это или плохо? Как посмотреть… С одной стороны, это ведет к тому, что в мировом развитии она участвовала до сих пор не столько духом своим, сколько своей политической массой, оказывая на Европу как бы чисто неорганическое влияние. А с другой, быть «вне времени» – значит находиться выше предрассудков своего времени. Пребывать «в Вечности», стало быть… Констатация обоих этих фактов, при неумении их верно «связать», и рождает до сих пор на Западе идеологию и настроение «русофобии», переходящие в русофагию. Между тем, жить «вне времени» – значит быть способным в любой момент начать принципиально новый временной ряд действий, свершить деяние, которое на языке Евангелия именуется… «Чудом». Скажем, по Канту, это означает начало творчества, «Практического Разума», этоса, «Царства Целей». А по Фридриху Ницше, Лев Творчества приходит из пустыни и превращается в невинное дитя, способное творить – так говорил его «Заратустра»… Вот почему и Чаадаев, как истинный философ, замечает: «Придёт день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы уже сейчас являемся её политическим средоточием, и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество, опирающееся на материальную силу. Таков будет логический результат нашего долгого одиночества». Короче говоря, для того, чтобы разобраться с историческим призванием России, нужно просто избегать «метафизики понятий». То есть, не допускать «неряшливого» их применения ни в своей собственной, ни в «общественной голове». Пример подобной неряшливости Чаадаев находил в аргументах славянофилов, своих друзей-оппонентов. - Как же так, - недоумевал он, - вы призываете вернуться к исконной, национальной Руси, исковерканной Петром I, а того в толк не возьмете, что сами себе уготовили логическую (и историческую) ловушку. Ведь если возвращаться от Петра назад, то лишь для того, чтобы вернуть народу его собственную сущность. То есть то, без чего ни один народ не смог бы существовать… Но народ-то наш русский, если не ошибаюсь, существует! К чему же возвращаться вы призываете тогда? Значит, Петр I сделал дело не антинациональное, а глубоко национальное. Почему народ и позволил ему свое дело сотворить. Рассуждая же иначе, вы просто не уважаете ни народа, ни царя!.. Словом, разум гласит: всякая вещь должна быть измерена своей собственной, её одной присущей меркой. В этом правиле - суть всякой мысли, даже если «вещью» такой является, скажем, сама Россия… А вот чтоб о России НЕ-мыслить – то тут все резоны хороши! Можно, скажем, не-мыслить от лица Запада, а можно не-мыслить и от лица Московской Руси. Была бы на то охота, да нерассуждающая публика… Так вот, отправляясь от анализа меланхолических настроений Екатерины Пановой – адресата своих «Философических писем» – автор переходит к России и всемирной истории, а от них – к теории познания. Не случайно в «Письмах» появляется тема религии и философии, естествознания и религии, синтетической мощи и аналитической умелости человеческого разума. Разум «мировой», «всемирный», «божественный» и «бесконечный», с одной стороны, и разум «личный» – с другой, вводят в круг интеллектуальных авторских забот такие имена, как Платон, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель. Благодаря чему Чаадаев открывает собой ту плодотворную традицию русской классической философии, которая в нашей культуре отмечена именами Ф.М.Достоевского, П.Д.Юркевича, его ученика Владимира Соловьева, Н.Бердяева и др. В общем, как ни верти, а Истина такова: без уяснения того, как относится разум «конечный» – к Разуму «бесконечному»… «умом Россию не понять…». Всякая же попытка под тем или иным предлогом избежать такой духовной работы была названа Чаадаевым «блаженным патриотизмом лени». «Он чужд мне, - говорил автор «Философических писем» позднее в письмах своим друзьям. – Нам нужен патриотизм не лени, а разума!» Резоны очевидны. Ведь не случайно говорят в народе: что вовремя не ударит в мысль, ударит в голову… Свои заметки с очередного заседания Городского семинара по русской, немецкой и греческой философии «Русский Логос» хочу завершить мыслью одного из его участников: «То, что мы обречены и сегодня ломать голову над тем же кругом вопросов, что и Чаадаев 150 лет тому назад, - сие от нас, к сожалению, не зависит. Но вот то, чтобы в головоломках этих быть хотя бы на уровне не ниже его самого – это, к счастью, зависит только от нас самих».
В.МОЛЧАНОВ, кандидат философских наук. НАУКА УРАЛА, № 12, Апрель 1992. Учредитель газеты - Уральское отделение Российской Академии наук. И. о. Редактора А.В. Застырец
----------------------------------------
А.С.ПУШКИН - П.Я.ЧААДАЕВУ ------------------------------ 19 октября (1836)
Благодарю за брошюру, которую вы мне прислали. Я с удовольствием перечел её, хотя очень удивился, что она переведена и напечатана. Я доволен переводом: в нём сохранена энергия и непринужденность подлинника. Что касается мыслей, то вы знаете, что я далеко не во всем согласен с вами. Нет сомнения, что Схизма отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые её потрясали, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это её необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех. Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т.п. Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех? Евангелие от этого разве менее изумительно? У греков мы взяли евангелие и предания, но не дух ребяческой мелочности и словопрений. Нравы Византии никогда не были нравами Киева. Наше духовенство, до Феофана, было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма и, конечно, никогда не вызвало бы реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве. Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и всё. Оно не принадлежит к хорошему обществу. Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже отдельные усобицы – разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие – печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие её могущества, её движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, - как, неужели всё это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Пётр Великий, который один есть целая всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог её дал.
Вышло предлинное письмо. Поспорив с вами, я должен вам сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь – грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству – поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши исторические воззрения вам не повредили... Наконец, мне досадно, что я не был подле вас, когда вы передавали вашу рукопись журналистам. Я нигде не бываю и не могу вам сказать, производит ли статья впечатление. Надеюсь, что её не будут раздувать. Читали ли вы 3-й № «Современника»? Статья «Воль тер» и Джон Теннермои, Козловский стал бы моим провидением, если бы захотел раз навсегда сделаться литератором. Прощайте, мой друг. Если увидите Орлова (?) и Раевского (?), передайте им поклон. Что говорят они о вашем письме, они, столь посредственные христиане?
Подготовил В. А. МОЛЧАНОВ.
Комментариев нет:
Отправить комментарий