Георгий Матюхин, возглавлявший тогда Центробанк, был одной из главных фигур на политическом небосклоне России в начале 1992 года. Понять, что он за человек, помогает материал, сделанный год назад Олегом Кашиным для журнала "Русская жизнь".
Автограф на купюре
Вспоминает основатель Центробанка России
Кашин Олег
I.Странно, но распространенная в те годы чекистофобия никак не сказалась на его публичном имидже. Понятно, что его критиковали и ругали, но при этом никто не попрекал его чекистским происхождением, хотя именно он, Георгий Матюхин, был первым выходцем из спецслужб в руководстве постсоветской России, и, если бы карьера началась хотя бы десятью годами позже, может быть, погоны офицера КГБ и помогли бы ему удержаться во власти.
Работал бы до сих пор, менял бы должности, писал бы статьи о чекистском крюке и пугал бы своим происхождением либеральную общественность. А может быть, и не пугал бы — видели мы чекистов и с более внушительной биографией, а Матюхин — ну да, ветеран Первого главного управления, но всего лишь капитан госбезопасности; ну да, работал несколько лет под прикрытием (изображал сотрудника советского торгпредства), но всего лишь в Уругвае. Ну да, после провала и высылки из Уругвая 17 лет работал во вполне «чекистских» учреждениях — от Международного инвестиционного банка СЭВ до Института США и Канады, — но клянется, что после отставки из КГБ никаких заданий больше не выполнял и, кажется, говорит правду, — в самом деле, выполнял бы — получил бы хотя бы майора. Поэтому, кажется, можно поверить, что его пригласили возглавить правление Госбанка РСФСР, вновь создаваемого на базе республиканской конторы Госбанка СССР, в общем, случайно — Руслан Хасбулатов был активным читателем экономической прессы, а он, Матюхин, часто публиковал в специализированных журналах свои статьи о зарубежной банковской системе — а статей в те годы было достаточно, чтобы считаться выдающимся специалистом в какой угодно области.
Республиканского Госбанка как такового в РСФСР не существовало никогда — до 1990 года его функции принадлежали союзному Госбанку, во главе которого стоял Виктор Геращенко (Матюхин до сих пор считает его главным своим врагом), а в 1990-м новые власти, а точнее — лично Матюхин, — основной своей целью поставили демонтаж всей госбанковской системы в РСФСР и создание на ее базе нового Центробанка.
— Госбанк, — говорит Матюхин, — был и государственным, и коммерческим, и Бог знает каким еще. Выдавал кредиты, давал деньги на зарплаты — нам в условиях появления коммерческих банков это было не нужно. Закон о Центробанке провели через Верховный Совет легко, и уже в декабре я возглавлял Центральный банк РСФСР — организацию, созданную по совсем другому принципу, чем Госбанк СССР.
Матюхин и Геращенко были настоящими пионерами союзно-республиканского противостояния в 1990 году. Михаил Горбачев и Борис Ельцин еще пытались делать вид, что, хоть и не во всем согласны, но, по крайней мере, не конфликтуют, а Геращенко с Матюхиным именно воевали — в восьмиэтажное здание конторы Госбанка по РСФСР на Октябрьской площади рядом с МВД Матюхина с его мандатом от Ельцина просто не пустила охрана, пришлось собирать целую делегацию народных депутатов России и буквально штурмовать здание. Даже «павловскую» реформу января 1991 года, когда в течение двух дней нужно было обменять пятидесяти- и сторублевые купюры образца 1961 года на новые, Матюхин считает эпизодом именно этой борьбы, не имевшим больше никакого практического смысла.
— Геращенко хотел показать, что мы не справимся с такой операцией, провалим ее, и он сможет сказать — посмотрите, какой же это Центробанк, они же ничего не умеют делать. Но мы сумели, обменяли все.
II.
Матюхин был несравнимо менее опытным банкиром, чем Геращенко, но, как ни удивительно, в конфликте с союзным Госбанком российский Центробанк одерживал победу за победой. Региональные конторы Госбанка СССР Матюхин объявил Главными управлениями Центробанка России — в обмен на обещание с 1 января 1991 года исполнять указания только российских структур, региональные госбанковские структуры получили повышение в статусе и, что более важно, в зарплате для персонала. Тогда же в регионах стали создаваться расчетно-кассовые центры (РКЦ) — их Матюхин до сих пор считает главной своей заслугой перед российской финансовой системой.
— Даже Гайдар не понимал, зачем нам это нужно. А это же очень просто все было. Вот, создается коммерческий банк — как он будет вести расчеты с другими банками? Наличность, что ли, им возить? Создание РКЦ сняло проблему взаимных неплатежей. Только в Москве нам удалось создать РКЦ не сразу, московское главное управление меня уболтало — мол, зачем нам РКЦ, у нас такой компьютер есть. Ну и мы за это здорово поплатились — в марте 91-го застряли все московские платежи. Пришлось мобилизовать женщин из провинциальных управлений — привезли их в Москву, они ночами сидели у нас на Октябрьской, разбирали мешки с платежками. Разобрали. Потом и в Москве создали РКЦ.
Может быть, главный термин, оставшийся от тех времен и от матюхинской банковской системы — это «авизо». Слово, которое сегодня практически не используется без дополнения — если «авизо», то «чеченские».
— Чеченские авизо — это не моя история, — говорит Матюхин. — Они же были фальшивые, какое же фальшивые авизо могут иметь отношение ко мне? Сама по себе система была очень разумна — клиент вносит деньги в Москве, а клиент в Свердловске, которому эти деньги адресованы, получает их уже на месте. А авизо — это телеграмма из Москвы в Свердловск, в которой написано, что деньги переведены. Операционистка в банке берет у получателя эту телеграмму, звонит в банк, в который приходил отправитель, и спрашивает — а что, правда ли, что клиент внес деньги? Но чеченцы подкупали операционисток, и они никому не звонили, просто выдавали и все.
Матюхин вспоминает, что, начиная с осени 1991 года, президент Чечни Джохар Дудаев «мучил нас телеграммами — пошли наличку, пошли наличку».
— А я видел, что там у них в Чечне творится, и эти телеграммы игнорировал — ну, тянул время. Меня чеченцы с угрозам встречали у подъезда, я был вынужден ходить на работу через черный ход. А потом я уехал во Францию, и Руслан Имранович Хасбулатов как верный чеченец отправил в Грозный несколько «камазов» с наличными. Я, когда вернулся, говорю ему — вы что натворили? А он отвечает — вы что, меня же неправильно поняли, я не это имел в виду. А разбираться уже поздно, деньги-то ушли.
III.
Поездка во Францию, о которой вспоминает Матюхин, — это тоже вполне характерная история из жизни российского Центробанка первых лет его существования.
— Денег на командировки у нас не было никаких, баланс был нулевой. А ездить было нужно, перенимать опыт, консультироваться. У нас же всей техники было — арифмометры и счеты, я компьютера-то в жизни не видел. Надо было ездить. И вот я писал — французам, немцам, англичанам: «У нас нет денег... Если вы оплатите...» Они оплачивали — и дорогу, и проживание, и еду. Ездили за счет принимающей стороны.
Сейчас даже трудно понять, что было главной бедой Центробанка в те времена — бедность или неопытность. Жулики — и внутренние, и внешние — окружали главное финансовое учреждение демократической России с самого прихода Бориса Ельцина к власти.
— Прохиндеев всегда много, как и сейчас вокруг наших фюреров, — говорит Матюхин. — Но нам тогда все было в новинку. В конце девяностого, когда возник сильный дефицит наличности, мы решили печатать чеки Центробанка. А Гознак — в руках Минфина СССР, нас они и слушать не хотят. Стали искать альтернативные способы напечатать эти бумаги. И тут один пронырливый человек говорит — у меня тут есть обойная фабрика, я напечатаю. Ну и напечатал — чуть ли не цветочек. Я забраковал, конечно. Так мы чеки и не выпустили.
Главный финансовый скандал тех времен — дело Фильшина, о котором много писали в газетах. Вице-премьер Геннадий Фильшин весной 1991 года попытался вывезти из СССР 70 миллиардов рублей наличными.
— Это вообще был анекдот. Фильшин где-то услышал, что швейцарские банки покупают валюту любых стран мира по официальному курсу, и договорился с кем-то продать за доллары 70 миллиардов рублей. Силаев очень загорелся — у нас ведь валюты не было вообще, а тут такие деньги. Ельцин тоже рад был. А я говорю — вы что, у нас ведь в обороте всего 70 миллиардов! К тому же это — несколько эшелонов, под завязку набитых наличностью. Если один миллион трешками и десятками — это 16 килограммов, то представьте, сколько тонн весит 70 миллиардов. Естественно, так все и заглохло, только опозорились.
Проблему нулевого баланса российского Центробанка, впрочем, удалось решить тогда же — еще при жизни Советского Союза, — и тоже вполне оригинальным способом. Борис Ельцин выписал Центробанку 50 тонн золота из Гохрана СССР.
— Привезли эти слитки к нам на Октябрьскую, сгрузили в подвал, я спускался смотреть — золото, настоящее. Теперь мы могли не краснеть, отвечая на вопросы иностранных партнеров о том, какой у России золотой запас. Хотя партнеры, конечно, были те еще. У меня до сих пор хранится письмо из Италии от какого-то рыцарского ордена, который под залог этих 50 тонн обещал нас кредитовать на 100 миллиардов долларов наличными. Мы же не знали, что таких денег просто не бывает, физически. Я ездил к этим итальянцам, разговаривал с ними. Смех один.
IV.
В августе 1991 года Верховный Совет РСФСР отстранил (как потом оказалось — на несколько дней) Виктора Геращенко от руководства Госбанком СССР. Занять кабинет в здании Госбанка на Неглинной Матюхину удалось только в декабре, уже после Беловежских соглашений.
— Первым делом, — вспоминает Матюхин, — спустились в хранилища — а золотишка-то нет. По всем бумагам проходило, что у Госбанка — 300 тонн золота, а в хранилищах — ни грамма. Это уже потом я узнал, что все это золото еще в августе на пароходах вывезли за границу, но кто вывез — не знаю, и знать не хочу, а то мне голову открутят. 12 миллиардов долларов на счетах Внешэкономбанка за границей — тоже куда-то перевели, концов не найдешь. Сейчас много кто на эти деньги живет, как вы можете догадаться.
Впрочем, в первые постсоветские месяцы Матюхину было не до золотоискательства — перед Центробанком стояли гораздо более скучные задачи. 2 января 1992 года правительство Егора Гайдара объявило либерализацию цен.
— Мне никто ничего не сказал, — жалуется Матюхин. — Об отпуске цен я узнал из новостей по радио. Цены выросли, а деньги остались те же — трешки, пятерки, десятки. Их сразу же стало не хватать, мы даже ветхие купюры перестали утилизировать — а не то совсем все обрушится. Наконец, удалось договориться с Гознаком, чтобы печатать новые деньги — уже не десятки, а тысячи. Депутаты, конечно, подняли хай, что стимулирую инфляцию, — но что мне еще оставалось.
Купюры в 200, 500 и 1000 рублей были разработаны еще в советское время — на них был нарисован Ленин и герб СССР. Купюру в 5 тысяч рублей делали уже с российской символикой — герба на ней не было вообще, зато была подпись Матюхина. Это единственная в постсоветской истории купюра с автографом главы Центробанка.
— Регулярно проводились совещания насчет новых денег. На одном из них я сказал, что не понимаю, почему мы не можем, как во всем мире, — там ведь, как правило, везде купюры выпускаются с двумя подписями. Глава Центробанка и главный казначей. Давайте, мол, и мы так же будем делать. Казначея у нас не было, поэтому расписался только я — и, надо сказать, не уследил. Во всем мире подписи стоят внизу купюры, а у нас сделали с краешку, на белом поле, где водяные знаки. За это меня тоже критиковали, хотя, по-моему, такой подход правильнее, чем анонимные деньги, за которые непонятно кто отвечает — то ли Большой театр, то ли Зимний дворец. Но Геращенко, когда вернулся, первым же решением изъял эту купюру из оборота. Даже не знаю, осталась ли она у меня. Вроде бы жена такие вещи собирала, надо бы у нее спросить.
V.
Купюра с автографом — это, впрочем, был уже прощальный поклон основателя российского Центробанка. Матюхин говорит, что был уверен в своей скорой отставке хотя бы потому, что у Бориса Ельцина была склонность «просто так», для видимости активной деятельности раз в несколько месяцев менять руководящие кадры. «Ему доставляло удовольствие, — говорит Матюхин, — вот так вот кулаками размахивать и басить: „А мы его уже сняли!“». Но, видимо, это уже такая аберрация памяти. Назначение и отставка председателя Центробанка — это была компетенция Верховного Совета, а Руслан Хасбулатов, несмотря ни на Ельцина, ни на депутатов, ни на прессу, достаточно долго покровительствовал Матюхину.
О прессе, между прочим, разговор особый. О Матюхине в газетах 1992 года писали крайне сурово. Вот, к примеру, заметка Александра Минкина «Недобитый Матюхин добивает Родину-мать» в «МК» от 3 апреля: «Промолчал парламент России. Им русским языком говорят: Родину — грабят. А они молчат. Не поняли? Оглохли? В любой стране, претендующей числиться демократической, у банкира и у спикера потребовали бы объяснений.
Ничего. Молчание — золото. Божья роса.
Такое ощущение, что хотят оттянуть развязку до каких-то очень крутых изменений в государственном положении. Таких крутых, что по радио и ТВ сплошное «Лебединое озеро»«.
— Я вообще-то сам виноват, — говорит Матюхин. — В одном интервью сказал, что, мол, есть у нас банки, которые создавались не вполне честно — вот, например, «Менатеп». Ходорковский мне этого не простил. Я-то его сначала воспринимал как такого мальчика безобидного — придет на совещание, сядет в углу и записывает, слова не скажет. Но злопамятный. Подал на меня за это интервью в суд. Я говорю: хорошо, давайте судиться, у меня-то на вас материала много, пускай все узнают. Он тут же отозвал иск, а я получил возможность убедиться в его злопамятности. Начали меня через Минкина поливать.
VI.
О своей отставке Георгий Матюхин узнал, когда находился в Твери — проводил какое-то очередное совещание региональных банкиров. Позвонили из Верховного Совета, сказали, что нужно срочно заехать к Руслану Хасбулатову. Поехал. Кто переубедил Хасбулатова по поводу Матюхина — так до сих пор и не известно, но спикер сказал председателю Центробанка: «Есть мнение, что вам стоит оставить свою должность».
— Я подумал — если уж и Руслан Имранович меня продал, то что мне здесь делать? Сел и сам написал заявление по собственному.
Было тогда Матюхину 58 лет. Ему, конечно, назначили пенсию — 333 рубля, но работать все равно хотелось, возраст и здоровье позволяли. Устроился советником в банк «Горный Алтай» — банк через несколько лет развалился. Потом «Диалог-оптим» — такая же история. Начал преподавать в Академии внешней торговли, заведовал даже кафедрой, «но очень скоро туда массово пошли слушатели, поступившие за взятки. Читаешь лекцию, а на тебя смотрят пустые глаза, даже страшно. Плюнул я и ушел оттуда».
В 1999 году, когда работы уже совсем никакой не было, Матюхин позвонил работавшему тогда в Кремле своему сослуживцу по Институту США и Канады Андрею Кокошину: «Помогите, помираю!» Кокошин переадресовал просьбу в Центробанк, и через несколько дней Матюхину позвонили из приемной Виктора Геращенко: «Мы решили выделить вам пособие, прибавку к пенсии».
— Я спросил сколько? Они говорят — сто рублей. Это плевок был просто, я ужасно обиделся. Даже оформлять это пособие не стал — на метро больше потрачу. Зато сейчас нормально все, Игнатьев мне прибавку назначил хорошую — тридцать тысяч, спасибо ему.
Было бы странно, если бы Сергей Игнатьев обидел своего бывшего шефа — в 1991-1992 годах нынешний глава Центробанка работал у Матюхина заместителем. А с Виктором Геращенко Матюхин случайно встретился года два назад — у стола на каком-то фуршете.
— Он мне сказал: «Здравствуйте и до свидания», — вспоминает Матюхин. Он очень не любит Геращенко, а Геращенко — очень не любит его.
А на самом деле — оба они хороши.
Комментариев нет:
Отправить комментарий